Фридрих Незнанский - Дальняя командировка

— Но для этого необходимо указание из Москвы, — возразил Седлецкий, — вряд ли это в вашей с Турецким компетенции. И как вы собираетесь соединять его в од­ном производстве с остальными делами по... ну по фак­там произвола? — Вот такую уклончивую формулировку нашел генерал.

— А мы этого делать не будем. Просто в ходе допол­нительного расследования обязательно всплывут — это уж мы постараемся — многие факты, о которых кое-кто в вашей области хотел бы поскорее забыть. Теперь вто­рое. У нас набралось достаточно материалов, чтобы возбудить уголовные дела против как минимум полусот­ни сотрудников милиции. Ну и, естественно, против ее непосредственного руководства. А также против тех, кто отдавал преступные приказы. Ты понимаешь, о ком кон­кретно идет речь. Но ввиду такой массовости лиц, при­влекаемых к уголовной ответственности, и этот вопрос придется, видимо, также согласовывать в Москве. На основании представленных нами доказательств их вины. Видишь, какая получается долгая история? Но это со­всем не значит, что мы будем сами тянуть с ее решением. И, наконец, третье. Это то, о чем мы с тобой разговари­вали, Иван Христофорович, во время первой нашей встречи, когда, как мне показалось, мы сумели действи­тельно понять друг друга. Вот в принципе и все.

— И когда вы собираетесь приступить к последнему, так сказать, акту вашей деятельности?

Грязнов услышал в вопросе легкую насмешку, но сде­лал вид, что принял интерес за чистую монету.

— Когда, говоришь? — Он поскреб задумчиво заты­лок, пожал плечами и с неопределенной интонацией от­ветил: — Да вот посоветуемся с Саней и... А чего тянуть, верно?

— Не поторопились? — уже с явным намеком спро­сил Седлецкий.

— Думаю, нет. А там посмотрим. По-моему, Наполеон считал, что самое главное — это ввязаться в сражение.

— Ну вы... Наполеоны... — усмехнулся генерал и опу­стил глаза.

«А он-то явно себе на уме... »

— Саня, — сказал Грязнов, входя в комнату, — а ведь я вызвал огонь... на тебя. Ну вообще-то хотел сначала на себя, но так получается, что первым должен будешь по­пасть под обстрел именно ты. Сейчас объясню...

— Приятно слышать, — улыбнулся Турецкий, — что ты постоянно думаешь о своем друге. И что на этот раз? Какую свинью ты ему подложил?

— Я долго думал, Саня... Слушай, тут все чисто? — Он окинул комнату беглым взглядом.

— Чище не бывает, Филя постоянно проверяет.

— Это хорошо. Ты мне потом подробно расскажешь, что вы тут делали, пока меня не было, поскольку мне на какое-то время придется здесь остаться за главного.

— «Вы меня увольняете, сэр?» — с мольбой в голосе воскликнул Турецкий и продолжил другим тоном: — «Я — вас?! Да как вам, дорогая, пришла в голову такая мысль?!» — «Ах, ну как же, я видела, как двое рабочих выносили из вашего кабинета диван!.. »

— Смешно, — без тени улыбки отреагировал Гряз- нов. — Я вот чего придумал, послушай...

И они, усевшись друг против друга, заговорили, как два классических заговорщика, тихими, почти неслыш­ными голосами.

Турецкий выслушал, прикинул и... согласился.

— А теперь валяй ты рассказывай! — сказал Грязнов.

Но тут без спроса явился Гордеев. Он шумно вошел,

как к себе домой, швырнул в сторону давно ставшую прит­чей черную папку на «молнии» и подсел к генералам.

— Ну вот что, отцы-милостивцы! Втравили вы меня... за что я вам земно благодарен. Чувствую, застряну я в этой провинциальной дыре. Снова был в прокуратуре... Нет, не так, сначала ездил в ИВС, к мадам Котовой, которую содержат там исключительно из-за каприза местного ва­шего генерального прокурора, каковым он всерьез мнит себя. Этот Мурадыч, как его заискивающим тоном зовут подчиненные, пред которым, видно, есть причина заис­кивать... Слушайте, а может, он этот? Ну, национальный кадр? В общем, прямо по Гоголю, в сильнейшей степени моветон.

— Это у Гоголя, кажется, судья был такой, а прокуро­ра у него нет, — поправил Гордеева Турецкий.

— Не важно, есть — нет! Здесь этот козел существует, и он уже заранее не желает никого слышать, кроме само­го себя. Он, блин, как треска вареная! Глаза выпучит и молчит. Я ему говорю: надо то-то и то-то, а он словно спит с открытыми глазами!

— Нет, Юра, ты им просто не пришелся ко двору, — объяснил Турецкий. — Со мной, например, он был весь­ма любезен. И, кроме всего прочего, должен быть благо­дарен мне за то, что я, жертвуя собственным здоровьем, вынужден был спасать в первую очередь его задницу, как говорят американцы.