Фридрих Незнанский - Пермская обитель

— В момент выстрела ее не было за кулисами, — торопливо произнес Серебров. — Наташа переодевалась. Поэтому ей нечего вам рассказать.

Турецкий не стал объяснять, что в данном случае ему важно узнать, как вел себя убийца после преступления. Ведь они уходили из дворца вместе. Показания певицы могут помочь ему.

— Теперь расскажите про 10 ноября нынешнего года, про убийство Репиной. Начните с того, как вам удалось проникнуть за кулисы Дворца торжеств.

— Я нарушил контакт металлодетектора и в суматохе проскользнул мимо охраны.

Александру Борисовичу вспомнился бывший начальник охраны Дворца государственных торжеств Самокатов. Буквально за один день после того случая моложавый, пышущий здоровьем полковник, вынужденный уйти в отставку, превратился в страдальца с изборожденным морщинами лицом.

— А почему у вас было такое сильное стремление попасть во дворец именно в тот вечер?

— Я хотел поговорить с Репиной. Дело в том, что до этого она взяла у моей подопечной, Янины Муромцевой, три песни, обещав заплатить гонорар. А потом под всяческими предлогами отказывалась это сделать. Сначала грубила, потом просто бросала трубку.

— Может, она предпочитала поговорить непосредственно с автором, с Муромцевой?

— А я стал звонить, когда Янина отчаялась что-либо от нее добиться.

— То есть певица отказывалась платить, — конкретизировал Турецкий. — Вот вы назвали Муромцеву своей подопечной. Что скрывается за этим словом?

— Вы, наверное, думаете, она моя любовница.

— Боже упаси! — всплеснул руками Александр Борисович. — Вы продюсер Янины?

— Отчасти — да. Я немного занимался с ней вокалом, был ее бесплатным пиарщиком. Да и с Репиной познакомил на свою голову. Все начиналось хорошо, казалось, завяжется творческий союз, и вдруг Людмила Николаевна перестала общаться с Яниной, потом и со мной, стала избегать встреч. Я знал, что одиннадцатого числа она уезжает на длительные гастроли в Тюмень и Сургут. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как попытаться поговорить с ней на концерте в День милиции.

— Удалось?

— Не сразу. То ей нужно было переодеться, то настроиться на выступление, то встретиться с журналистами. В конце концов, она подошла ко мне на две-три минуты.

— Вспомните, пожалуйста, содержание вашей беседы.

— Наверное, Репина думала, что за кулисами Дворца торжеств есть камеры слежения…

— Если бы, — вздохнул Турецкий. — Тогда бы вас поймали гораздо быстрее. Почему вы предположили про камеры?

— Потому что внешне она так приветливо разговаривала со мной, будто думала, что за ней следят. Улыбка не сходила с лица. Но слова были далеки от приветливых. Она ругала меня за посредничество и категорически отказалась платить. Мотивировала это тем, что все три песни Муромцевой ей совершенно не годятся, она проверяла их на публике, их принимали холодно и так далее. Ну, мне и крыть было нечем. Когда нет количественных критериев, все сводится к вкусовщине, и бесплодное обсуждение можно вести часами. Я и отстал от нее. Но беда в том, что после разговора с Репиной я не ушел из дворца, а остался послушать концерт. И когда выступала Людмила Николаевна, я был в шоке. Она исполнила три хорошо известные мне песни Янины, объявив автором слов и музыки себя. Тут уже в голове у меня помутилось. Я вспомнил старательную, трудолюбивую Янину, постоянно добивавшуюся совершенства своих песен. На это она не жалеет ни времени, ни сил. Вспомнил, как она, маленькая, худенькая, обивает пороги московских клубов, пытаясь увлечь людей своим талантом. В тот момент ее я видел мысленно. А наяву передо мной стояла благополучная шоу-леди, как говорил Алешковский, с заплывшими от черной икры глазками, и чувствовал свое бессилие перед этой воплощенной наглостью, повсюду протягивающей свои многочисленные щупальца…

Андрей говорил, с каждым словом распаляясь все больше и больше. Сейчас он напоминал себя вчерашнего, торопящегося выложить собеседнику все, что накипело на душе. Турецкий чувствовал, что речь Сереброва пронизана болью за всех людей, которые, не жалея времени и сил, жертвуя семьей, отдыхом, деньгами, развлечениями, целиком посвящают себя творчеству. Такие денно и нощно творят, не думая об успехе или неуспехе, игнорируя насмешки или упреки окружающих. Они уверены в том, что судьбой им велено творить, способны создать прекрасные произведения, а когда, поднявшись над суетой, они находятся на взлете, злая сила обламывает им крылья.