Евгений Габуния - На исходе ночи

Кауш и Будников переглянулись, а Эвелина сказала с упреком:

— Вот всегда ты так, Карл. Люди хотели помочь, а ты их в чем-то подозреваешь, симпатичные такие ребята…

— А приметы этих симпатичных не помните? — спросил Будников.

— Помню, что одеты были по-городскому, в синих брюках этих самых, жинсы называются.

— Джинсы сейчас вся молодежь носит. Выглядели как эти ребята?

— Один — высокий, волосы светлые, а лицо загорелое, интересный; другой — пониже, плотный такой, чернявый, и шрам на щеке. Он еще рассказывал, откуда этот шрам взялся. Вступил, говорит, в схватку с двумя бандитами, вот и поранили.

— Неизвестно еще, в какой схватке его поранили, — проворчал муж.

— Скажите, эти двое ничего у вас не просили? — продолжал расспрашивать подполковник.

Супруги задумались. Наконец Зоммер сказал:

— Прямо ничего не просили, но намекали, что для розыска потребуются кое-какие расходы. Сказали, еще зайдут.

— Вряд ли, но если появятся, обязательно дайте знать участковому. Договорились?

— Не было ли раньше случаев, когда девочка исчезала из дома? — спросил Кауш.

— Было однажды, — вспомнила Эвелина. — Два года назад пошла Розочка на елку в школу и не вернулась. Мы повсюду искали. Пришла утром и говорит, что ночевала у подружки. Мы ее крепко поругали. С тех пор ничего подобного не было. Очень она послушная была девочка.

— Вот что я скажу… — раздался чуть хриплый старческий голос молча сидевшей до того матери Эвелины.

Она говорила быстро, сбивчиво, с сильным немецким акцентом. Однако можно было понять, что некий Хельмицкий, живущий на одной улице с Зоммерами, грозился расправиться с их детьми за то, что они водят пастись коз в его огород. Надрал даже уши внуку. Все село знает, что Захар Хельмицкий горький пьяница, свою жену избивает, причем сапогами. Этот человек на все способен…

Кауш, как мог, успокоил старую женщину, заверив ее, что Хельмицким обязательно займутся, а потом попросил показать тетради Розы. Эта просьба весьма удивила Эвелину.

— Вы, кажется, не верите, что Розочка хорошо училась. — В ее голосе звучала обида. — Пожалуйста… — Она достала из шкафа толстую пачку. — Ни одной «тройки» нет.

Аккуратная женщина, любящая мать, она хранила тетради дочери за все четыре года ее учения в школе. Немного смущенный, Аурел объяснил:

— Да нет, что вы, нам совсем для другого нужно. — Он раскрыл лежащую сверху тетрадь и прочитал написанное знакомым детским почерком: «12 мая. Классная Работа. Экскурсия в лес…» Достал из портфеля кулечек, обнаруженный на месте преступления:

— Может быть, вы знаете, зачем Роза свернула этот кулечек?

Мать сразу узнала почерк дочери и тревожно спросила:

— Откуда это у вас?

— Нашли… там…

Никто на вопрос следователя ответить не мог. Попросив фотокарточку девочки (разумеется, не ту, что лежала на столе, а поменьше) и захватив с собой несколько тетрадей и кое-какие вещи из ее одежды, оперативники распрощались с семейством.

Густые южные сумерки опустились на Покровку. Огромная рыжая луна лила свой холодный ровный свет на пустынную улицу Лиманную и стоящих возле черной «Волги» четверых людей. Будников взглянул на часы.

— Смотрите, начало девятого, а уже темно.

— Осень скоро, Алексей Христофорович, — отозвался Кауш. — Рано темнеть стало… — И без перехода предложил: — Поговорить бы надо, да и поужинать не мешает. С утра на ногах.

Молчавший до того Поята встрепенулся. Он как будто ждал этих слов.

— Ко мне, пожалуйста, гостями будете. Поужинаем, заодно и поговорим. Я недалеко живу.

Приглашение было сразу принято.

Услышав шум мотора, на высокое крыльцо выбежала женщина. Открывая калитку, Степан крикнул:

— Принимай гостей, Мария!

— Заходите, милости просим, — отвечала Мария, — у меня уже все готово. — Невольно она выдала «тайну» мужа.

«А лейтенант-то, оказывается, каков, — мелькнуло в голове у Кауша. — Заранее предупредил жену, а делает вид, что все само собой получилось».

Мария оказалась молодой, полноватой для своего возраста женщиной. Широко улыбаясь, она, проводила гостей на веранду и исчезла. Извинившись, вышел и лейтенант, а через минуту появился с запотевшим графином красного вина. Поставив его на почетное место в центр стола, он с гордостью сказал:

— Домашнее, сам давил. Не то, что этот «штапель», будь он неладен. Многие им стали увлекаться у нас в селе. Вместо литра настоящего вина гонят три, а кому оно нужно — только пьяницам: ничего в нем нет, одни градусы. «Бормотухой» еще его называют. И мне работы с этими штапельщиками добавляется, ведь дела эти наказуемы.