Евгений Габуния - На исходе ночи

На самом дне папки майор обнаружил еще один конверт — с фотографией. Судя по несколько размытому изображению, она была переснята с фото паспортного формата и затем увеличена. На оборотной стороне прочитал полустершуюся надпись карандашом: «Ф. Е. Бодой». Жугару пристально всмотрелся в изображение: правильные, крупные черты лица, густые волосы, решительный, колючий взгляд, небольшие усы над упрямо сжатым ртом. Казалось, человек с фотографии с затаенным вызовом или усмешкой смотрел на майора. «Так вот, значит, ты каков, Филимон Бодой. Интересно взглянуть на тебя живого».

Жугару захлопнул папку, посмотрел на часы; было начало первого. «Еще успею, в министерстве все на местах». Он снял телефонную трубку и попросил срочно соединить его с Кишиневом.

Прошло несколько дней после той памятной, наполненной бурными событиями ночи, прежде чем Григорий Солтан снова объявился в доме своего дяди. Пришел он поздним вечером, грязный, с заросшим щетиной лицом и первым делом осведомился, не разыскивали ли его и, вообще, не видел ли Якуб возле дома каких-нибудь посторонних, незнакомых людей. Услышав в ответ, что тот ничего подозрительного не заметил, успокоился, накинулся на еду, которую не замедлил принести дядька. За едой ему было не до разговоров. Молчал и Якуб.

Налет на сельсовет, дом председателя и магазин сельпо неведомым подполковником Дэннисом и его людьми взбудоражили Чулуканы. В селе только и было разговоров, что об этих из ряда вон выходящих происшествиях. Якуб догадывался, что без Григория дело не обошлось. Отсутствие племянника после той ночи лишь укрепило его предположения. Правда, и раньше случалось, что Григорий пропадал на несколько дней, но Якуб знал, где он — у Надьки Пламадяла. Расспрашивать племянника, где он был эти дни, дядька не стал. Приглядевшись к Григорию, пока он жил у него, Якуб пришел к выводу, что тот очень изменился с тех пор, как гостил несколько лет назад. Изменился не только внешне: возмужал, черты лица, по-прежнему красивого, загрубели; стал неразговорчивым, держал себя высокомерно, подчеркивая свое превосходство, мог и надерзить. И Якуб старался не лезть с лишними вопросами, чего Григорий особенно не любил. «Если что — сам скажет», — думал Якуб, наблюдая, как Григорий поглощает ужин, однако тот молчал по-прежнему, и Якуб в конце концов не выдержал. Желание поделиться мстительной радостью, подогреваемое жгучим любопытством, взяло верх, и он, рассказав о том, что произошло, как бы невзначай спросил, уже не его ли, Григория, это рук дело.

Племянник многозначительно промолвил:

— Пока об этом рано говорить, дядя Степан, придет время — все узнаешь.

— Бог — он все видит, Гришенька, — глубокомысленно изрек Якуб. — Люди говорят — это только начало. Конец скоро придет ихним колхозам и власти тоже.

Григорий вытащил пачку «Казбека», не спеша закурил и только после этого спросил:

— Какие люди, дядя Степан, о ком ты толкуешь?

— Верные люди, Гриша, все свои… Ты не опасайся. Я тебе о них уже говорил в тот вечер, когда ты приехал. Помнишь?

Григорий затянулся папиросой, ловко пустил дым колечками.

— Ты вот что, дядя Степан, давай, собери этих верных людей, допустим, завтра вечером. Разговор будет серьезный. И предупреди, чтобы зря языком не трепались. Понятно? — В голосе Григория прозвучали командирские нотки. — А я у тебя пока побуду.

— Понял, Гриша, все сделаю, только… — нерешительно произнес он, — соберемся не в моем доме.

— Слишком осторожным стал, как я погляжу. Ну да ладно, все равно где, лишь бы люди пришли подходящие.

«Верные» люди собрались, когда совсем стемнело, в доме соседа Якуба — Харлампия Баляну. Местом встречи дом этот был выбран не случайно. Совсем недавно Баляну, как и Якуб, ходил в крепких хозяевах, пожалуй, еще покрепче, чем его сосед. Частенько, сидя за стаканом вина, они облегчали душу сладостными, приятными воспоминаниями о недавнем прошлом, когда считались самыми уважаемыми в селе людьми, и все, как казалось, им завидовали, боялись и за версту ломали перед ними шапки. Да, были времена, а теперь?

После приезда Григория Якуб поведал соседу о странных, будоражащих и вселяющих надежду речах племянника — человека грамотного, военного и почти городского. Баляну проявил повышенный интерес к этому рассказу и теперь охотно предоставил свой дом для встречи, пригласив, в свою очередь, кое-кого из тех, кому доверял.

Вначале, как положено, выпили за гостеприимного хозяина, а потом разговор зашел о необыкновенных происшествиях той памятной ночи и неведомом подполковнике с нездешней, вроде заморской фамилией Дэннис. Говорили горячо, не скрывая злорадства, нисколько не смущаясь присутствия молодого незнакомого человека, молча сидящего в углу комнаты. Впрочем, незнакомым молодой человек мог считаться лишь условно. Все знали, что он — племянник Степана Якуба.