Хансйорг Шнайдер - Смерть докторши

Когда Хункелер вышел из парадной, праздник на лужайке достиг кульминации. Дуэт «Гавайи», похоже, был в ударе. «Алоха-э!» — пели Альбин и Конрад, а остальные хором подхватывали: «Алоха-э! Алоха-э!» Женщины танцевали шерочка с машерочкой, на удивление задорно. Мужчины расположились за столом, на котором стоял бочонок пива. Судя по всему, твердо решили напиться. Пахло жареными телячьими сосисками, которые рядком лежали на гриле. Маленькая пожилая женщина аккуратно их переворачивала. Хункелер направился к ней.

— Дайте-ка мне сосисочку, — попросил он, — только не бледную немочь, а поподжаристей.

— Они все поджаристые, — ответила женщина, — мы-то знаем, что вкусно.

Она выложила сосиску на картонную тарелочку. От жара сосиска аппетитно потрескалась, шкурка обуглилась, внутри виднелась сочная начинка.

— И булочку, пожалуйста.

— Само собой. Как же без булочки!

— И горчички!

Она выдавила на тарелку горчицу.

— Вы и есть Ворчунья? — спросил Хункелер.

— Да, так меня называют. Присматриваю тут, чтоб все было вкусно.

— Я загляну как-нибудь к вам на ферму, если не возражаете.

— Милости прошу.

Ворчунья просияла.

Комиссар подошел к мужскому столу, сел и представился. Разговоры мгновенно смолкли. А он как ни в чем не бывало вонзил зубы в сосиску.

— Пивка не нальете?

— Вот оно что, — сказал Меркле. — Попразновать с нами желаете.

Хункелер кивнул.

— Если хотите знать, — продолжал Меркле, нацеживая кружку пива, — полицейские нам не очень-то по душе. Они тут все вверх дном перевернули, будто мы убийцы. А мы все очень любили доктора Эрни.

— Ваше здоровье, — сказал Хункелер.

— А настоящие преступники, наркоманы, разгуливают себе на воле. Нешто можно их еще и наркотиками под завязку накачивать, и вполне легально? Отучать их надо от этой дряни, причем в тюрьме, пока не окочурятся либо не отвыкнут. По-другому никак не получится. Нам-то в молодости крепко досталось. На всю жизнь урок. А от мягкости проку не будет. Только изнежим молодежь, вот и все.

— Мне бы вашу уверенность, — сказал Хункелер. — Впрочем, сейчас меня интересует другое. Я ищу преступника.

— Да-да, ищите его, мы вам пособим. А как найдете, к стенке его — и баста!

Хункелер отхлебнул пива, оно оказалось холодное и свежее. Посмотрел на Авраама — шелковый галстук, воротник сорочки обтрепан, поля у борсалино потертые, засаленные.

— Вы купили эту шляпу на базаре в Лунно, на Лаго-Маджоре, верно? — спросил он.

— Угадали, — ответил Авраам, — в шестьдесят четвертом, ездил туда на автобусе через Сен-Готард, с покойной женой.

— Как вас зовут по-настоящему?

— Густав Шмидли.

— Можно узнать, что у вас в карманах?

— Зачем?

— Я интересуюсь камнями.

Старик обрадовался, кивнул.

— Видите, толковый мужик — камнями интересуется.

Он вытащил из кармана несколько обыкновенных галек, положил на стол.

— Это вот диорит, изверженная порода. Довольно светлый, вообще-то они потемнее. Он полезен для нервной системы. А это кремень, им в древности огонь высекали. Ну а это кварц, из него вырастает горный хрусталь. Слюда, ее можно разделить на блестящие листочки. Полевой шпат, собственно один из силикатов. У него много подвидов: ортоклаз, микроклин, альбит, анортит. Полевые шпаты хороши для почек. У вас есть проблемы с почками?

— Нет. А что еще у вас в кармане?

Авраам выложил на стол связку из трех ключей, гребешок, круглое зеркальце, швейцарский офицерский нож, два сигарных окурка, четыре ореха.

— Это для белок в Канненфельдпарке. Я там каждое утро гуляю.

— Давеча, когда ходили в туалет, вы что-то подобрали с земли. Что это было?

— A-а, да вот этот окурок. — Он кивнул на пепельницу, где лежал почти до конца сгоревший окурок сигары. — У меня нет денег покупать сигары, потому я и подбираю окурки.

— Что это за марка? Кто-нибудь знает? — спросил Хункелер.

— «Рёссли-двадцать», — ответил Меркле. — Суматранский табак, фирма «Бургер и сыновья». Я сам их курю. — Он выложил на стол пачку «Рёссли».

— Мне казалось, вы курите «Бриссаго»?

— Иногда. Курю то те, то другие, чтобы не впасть в зависимость.

Хункелер закурил сигарету, глубоко затянулся и попросил еще пива. По-видимому, окурок бросил Меркле. Комиссар перевел взгляд на танцующих женщин.

— Кто-нибудь может показать мне сестер Бюлер?

Меркле кивнул на двух тощих старушенций, которые, держась за руки, медленно кружились и напевали: «Алоха-э! алоха-э!»

Проезжая вниз по Мюльхаузерштрассе к пивному ресторану возле Северного вокзала, Хункелер думал о том, что, наверно, зря не прихватил с собой тот сигарный окурок. Но потом решил, что криминалисты определенно прочесал и всю округу. И какой окурок нипочем бы не пропустили. Значит, он выброшен позднее, например Армином Меркле.