Инна Бачинская: Свой ключ от чужой двери

Может, потому, что мне нравятся женщины, с которыми есть о чем поговорить. Например, Соня Ивкина, тоже коллега, преподаватель истории языка, с которой мы… в свое время были достаточно близки, и, кто знает, если бы не Лия…

Я вздохнул. Сонечка… Сонечка – бедный скромный полевой цветочек, проста во вкусах и одежде, притом умна, интеллигентна, начитанна. Поговорить с ней – одно удовольствие. «Если бы интеллект Сонечки да смешать со статями Лии, – иногда лениво думал я, – вот тогда бы… да!»

Почему мы не разбежались? Да все как-то… руки не доходили. Детей, слава богу, не завели, и на том спасибо.

Нужно признать, что Лия была не совсем уж никчемной. Со страстью окунулась она в раскрутку фонда «Экология», нашего со Стасом детища, проявляя недюжинные организаторские способности, и даже талант. Принимала гостей, украшала залы, составляла меню. Ей, например, принадлежала идиотская, с моей точки зрения, идея снять городской исторический музей для празднования трехлетнего юбилея фонда. Но Стас заинтересовался.

– А что, музей – это хорошо, – сказал он задумчиво. – А то рестораны всем уже надоели. Всякий жлоб может отметить в ресторане, были бы деньги.

Идея оказалась весьма плодотворной, что доказывает: и дуракам нужно иногда давать высказаться.

Директор музея, заморенный очкарик, стоял насмерть – ни за что! Но, припертый к стенке изрядной суммой, которую можно было пустить на ремонт протекающей крыши, сдался со слезами на глазах, чувствуя себя классовым изменником. Самые ценные экспонаты, во избежание, спешно спрятали в кладовые и навесили на двери амбарные замки, а крупные, вроде помещичьей мебели, крестьянских телег и ветряка, оставили под бдительной охраной служителей музея. Во время банкета то тут, то там мелькали их бледные испуганные физиономии. Гости фотографировались на фоне мельницы, в телеге и в фамильных креслах старой местной знати. Все были страшно довольны.

– Горько! – закричал тамада, отвязный молодой человек с плешью и зычным голосом ярмарочного зазывалы, возвращая меня в марьяжный чертог.

– Горько! – подхватили гости.

– Горько! Горько! Горько!

Лия поднялась, поправила платье, Стас, окинув собрание взглядом поручика Ржевского, склонился к ее устам. Я почувствовал, как напряжение Нонны передается мне, и прикоснулся к ее руке – не чужая ведь, почти сестра. Ее рука была ледяной.

– Танец жениха и невесты! – объявил неугомонный распорядитель, махнув рукой музыкантам.

Те, поспешно глотая непрожеванные куски, поднялись со своих мест. Сладко и томно запели скрипки – Штраус, «Над прекрасным голубым Дунаем».

Жених протягивает руку невесте, ведет ее на середину зала, прямо под ослепительно сияющую хрустальную люстру.

Трам, трам, трам-пам-пам! Они кружатся по залу, несется за невестой легчайшая, как крыло бабочки, фата, а она, подхватив рукой шлейф платья, улыбаясь, говорит что-то мужу… Гости растроганы. Красивая пара! Трам-пам-пам! Трам-пам-пам!

Вдруг невеста сбивается с шага, поднимает руку к горлу и как-то странно оседает на руки жениха. Голова ее запрокидывается, венок с фатой падает… Стас, не в силах удержать ее, опускается вместе с ней на пол и растерянно оглядывается. Гости вскакивают с мест. Что случилось? Невеста в обмороке. Оркестр начинает играть вразнобой и наконец окончательно смолкает.

– Разойдитесь! – кричит тамада. – Откройте окна!

Мать невесты с отчимом поспешно выбираются из-за стола, спеша на помощь. Нонна сидит, вцепившись руками в край стола так, что побелели косточки, недвижима. Я вскакиваю с места и тоже бегу со всеми в центр зала, туда, где сидит на полу мой друг-соперник Стас, держа на руках прекрасную Лию.

– Врача! «Скорую»!

Врач оказался среди гостей. Он важно берет руку Лии, ищет пульс, хмурится. Прикладывает пальцы к шее, оттягивает веко, заглядывая в глаз. Не поднимаясь с колен, разводит руками. Немая сцена – все ошеломленно переглядываются.

Мужчины осторожно поднимают Лию и переносят ее на банкетку у стены. Все сбились в кучки, все возбуждены, кто-то плачет, с кем-то истерика. Суета, приглушенные голоса, неуместные звуки разухабистого мотивчика из соседнего зала, где гуляет другая свадьба. Хаос.

Я смотрю на Лию, мою бывшую жену Лию – жадную, ненасытную, лживую и нахальную, и чувствую спазм в горле и жжение в глазах. А она, впервые спокойная на глазах толпы, совершенная, без малейшего изъяна, равнодушно смотрит невидящими глазами в потолок, на котором нарисовано голубое небо и караван белых птиц, похожих на аистов. От красоты ее захватывает дух.