Эд Макбейн - Румпельштильцхен

— Мэттью? — снова позвала она.

— Да-да, я здесь.

— Ну так как же?

— Дело в том… ну… буду вместе с дочерью, — промямлил я.

— А она что, будет возражать?

— Нет, не думаю, но…

— А где вы там остановились?

— В «Сен-Луи».

— Замечательно, я забронирую там номер. Каким рейсом мы вылетаем?

— Ты это серьезно?

— Ну разумеется, серьезно. Я, знаешь ли, уже давно подыскивала подходящую возможность, чтобы хоть на какое-то время вырваться из этого города. Так каким же рейсом мы вылетаем?

— Я попрошу своего секретаря заказать тебе билет на тот же рейс. И комнату тоже, если ты в самом деле…

— Я на самом деле, — сказала она.

— Тогда замечательно. Ведь это же замечательно, — сказал я, улыбаясь…

— Да уж, неплохо, — ответила она.

Дорога от международного аэропорта Нового Орлеана до Французского квартала по сути не должна была занять более двадцати минут, но все дело в том, что движение на 61-м шоссе было чрезвычайно интенсивным, и к тому же водителю такси пришлось притормозить у отеля «Сен-Луи» на Бьенвилле, чтобы оставить там Джоанну, Дейл и весь наш багаж. Офисы юридической фирмы «Фоэлгер, Хейторн, Пелесьер и Кортин» находились всего лишь в полудюжине кварталов оттуда, но тут оказалось, что отдельную трудность могут являть собой улицы с односторонним движением на подъездах к самому кварталу, в связи с чем до дома номер один на Шелл-Сквер мне удалось добраться не раньше, чем почти в семь часов вечера в пятницу.

Здание это представляло из себя огромный монстр-монолит, занимавший целый квартал от Каронделе до Святого Чарльза и от Пердидо до Пойдрас. Вход был расположен со стороны Каронделе, где такси и оставило меня. Но для того, чтобы добраться до него, мне сперва пришлось подняться вверх на несколько ступенек и оказаться на площадке футов в тридцать шириной, с внешней стороны которой был установлен оправленный в бронзу указатель «ШЕЛЛ-СКВЕР № 1», и затем я преодолел еще где-то ступенек десять, оказавшись уже на второй площадке, и потом еще десять ступенек к третьей площадке, по всей ширине которой располагались внушительных размеров двери из затемненного, не дающего бликов стекла. У меня было такое ощущение, как будто только что мне довелось совершить восхождение на одну из древних пирамид в долине реки Нил. В холле за стойкой полукруглой формы, изготовленной из того же камня, что и само здание — нечто среднее между мрамором и гранитом — сидел охранник. Он спросил у меня, являюсь ли я сотрудником «Шелл», и когда я ответил ему, что нет, не являюсь, убрал назад объемистый гроссбух, который он уже было собрался придвинуть ко мне. Вместо этого мне было предложено записать свое имя в другом журнале. Мне было также напомнено о необходимости при выходе из здания сделать там же отметку, после чего он по собственной инициативе показал мне жестом, в какой стороне находятся лифты. Сначала я остановился перед вывешенным на стене указателем, нашел в нем номер помещения, занимаемого фирмой «Фоэлгер, Хейторн, Пелесьер и Кортин», а затем поднялся на лифте на седьмой этаж.

За столом секретаря в ультрасовременной приемной никого не было. Пол здесь был сплошь застелен темно-синим ковром, на котором стоял стол белого огнеупорного пластика, на стене как раз напротив входной двери был повешен эстамп Мондриана, и по всей приемной были расставлены мягкие диваны и мягкие кресла эргономического дизайна. Но тем не менее я услышал, что откуда-то из дальнего конца холла раздавался стук пишущей машинки, где я впоследствии и обнаружил усталую секретаршу, и мне показалось, что она была даже рада тому, что благодаря мне, ей удалось получить хоть короткую передышку от вконец надоевшей машинки и от всех этих разбросанных по столу бесконечных страниц. Она самолично препроводила меня к закрытой двери орехового дерева, и затем поинтересовалась, не принести ли мне кофе. Я поблагодарил и отказался. Постучав в дверь, я услышал, как голос из-за нее ответил:

— Да, входите, пожалуйста.

Дэвиду Хейторну было наверное лет семьдесят, это был довольно хрупкий человечек с поразительно густой шевелюрой иссиня-черных волос и колючим взглядом карих глаз, а лицо его очень напоминало своим видом давно выцветший и попорченный погодой пергамент. Кабинет его, как и приемная, а также те несколько комнат, в которые мне довелось заглянуть по пути, были обставлены все в том же радикально современном стиле, что делало его похожим на какую-нибудь заблудшую душу, перенесшуюся из времен «Больших надежд» прямиком в эпоху «Звездных войн». Я представился, мы обменялись рукопожатиями, и он предложил мне кресло у стола.