Евгений Сухов - Тайга мятежников любит

– Провожу, будь ты проклят, исчадие ада…

Это было довольно странное местечко. Словно наглухо закрытая комната, куда не проникают звуки с улицы. Физическая аномалия, не иначе – мертвая зона, обособленный от тайги участок, по стечению обстоятельств расположившийся в самом ее сердце. Бугорок, заросший пушистой травкой, – изделие явно рукотворное – хотя с чего бы в этой явно необитаемой глухомани?

Он сбросил наваждение, резко мотнув подбородком слева направо, да с такой силой, что брызнул пот со лба. К черту сраную мистику, от таких «негородских» похождений скоро точно уверуешь в нечистую силу… Он сжал рукоятку пистолета, навел поплывшую резкость, поймав ускользнувшего Субботина. На месте товарищ из ВЧК.

Субботин брел с повисшими руками, а когда идти стало некуда, рухнул на колени, не в силах ни поворотиться, ни посмотреть в глаза своему истязателю. Так и стоял на коленях, опустив голову, перед обрывом, оплетенным жилистыми корнями, выражая покорность судьбе.

…Вот он, бугорок, укрытый срезанным дерном. Издалека могло бы пройти, а вблизи бросалась в глаза нелепость и торопливость схоронения. Малютин ощутил, как что-то сдавливает сердце. Нехорошо становилось на душе, пакостно. Такое ощущение, что кто-то прячется в кустах и пристально за ними наблюдает…

К черту предчувствия и предугадания! Он выстрелил Субботину в затылок. Чекист упал лицом вниз. Всё.

– Вот так и с властью вашей голодраной будет, – мстительно пробормотал Малютин. – Сгубит вас ваша патологическая жадность…

Под лопаткой невыносимо чесалось. Он рухнул на колени, отшвырнул дерн, выволок из трещины скособоченный ящик. Бормоча: «Не дай бог обманул, сволочь, ох аукнется тебе на том свете…», он отодрал крышку, схватил первое, что попалось в руку, поднес к глазам, отметив машинально: тяжеловатенький предмет… И отшатнулся от оскаленной волчьей пасти – такое чувство, что живая и вот-вот вцепится в палец! Ну, наваждение, ей-богу… Да хватит с ума сходить! Он отшвырнул золотую фигурку зверя, выполненную скрупулезно, до мелочей – голова непропорционально крупная, страшная, макроцефал какой-то… Опять запустил руку, выгреб из вороха тряпок резной крест, похожий на трилистник, – в традиционном христианстве такие как будто не отмечались…

И тут нешуточная паника овладела Малютиным. Сердце сдавило – словно кто-то взял его в кулак и крепко сжал. Он окаменел, сидел на коленях и не мог пошевелиться. За спиной что-то прошуршало. Это уже не мистика – это полная хренотень…

Опасность не гипотетическая, он понял. За спиной кто-то был – и намерения у человека были не дружеские (непросто в данную минуту представить человека с дружескими намерениями). «Не спи, Малютин, замерзнешь», – приказал он себе. Правая рука, сжимающая пистолет, онемела, он не чувствовал рукоятку. Медленно повернулся, преодолевая нарастающее сопротивление…

За спиной стоял человек… А может, лесное существо из русских сказок… Не успел Малютин с полицейской скрупулезностью оценить экстерьер таежного обитателя. Заворожили глаза – глубокие, как колодец, колючие, черные. А остальное лишь попало в периферийное зрение: морда широченная, рост невелик, одежда из криво сшитых огрызков кожи, на ногах какие-то тряпочные обмотки, седые патлы, борода клочками… И рваный шрам под левым глазом, придающий созданию совсем уж неповторимый вид.

– Ты что такое, приятель? – хотел сказать Малютин, но вместо связных слов получилось козлиное блеяние. Он хотел подняться, но колени приросли к земле. «Гипнотизирует», – сообразил ротмистр и почувствовал, что начинает отключаться. Сонливость сразила – слиплись глаза, сознание кубарем покатилось с горы. Он не помнил, чтобы куда-нибудь падал, – просто перестал существовать…

Очнулся, когда солнце одолело половину небесной дорожки и уже клонилось к западу, просвечивая сквозь кроны. Он валялся на холодной земле, голова гудела, вместо памяти и сознания – чистый лист бумаги. Потребовалась уйма времени, чтобы голова заполнилась обрывками воспоминаний, а тело зашевелилось. Не настолько он еще истощился, чтобы поддаться галлюцинациям. БЫЛ лесной «господин» с рваным шрамом – не мог Малютин его выдумать! Такую рожу и после литра коньяка не выдумать!

Да и хрен бы на эту морду – главное, живой, вот только… Он вспомнил о чем-то важном, похолодел, приподнялся, завертел головой. Провели хитрого жандарма. А ведь так гордился он этим своим немеркнущим качеством – просчитывать любую ситуацию… Он лежал в том самом месте, где его лишили сознания. Поляна, окруженная кустарником. Загадочный холмик, труп Субботина (уж скоро пованивать начнет). Ни странного бородача, ни пистолета, ни… Он заскрипел зубами, вскочил и, наплевав на головную боль, принялся метаться по поляне. Коллекция Шалимова пропала! С собой уволок, мерзавец! Он бросился в кусты, потом опомнился, вспомнил, что по профессии он сыскарь, рухнул на колени, начал ползать по поляне, ища следы «снежного» человека. Не было следов! Только подошвы сапог – убитого уполномоченного и его собственные, – но с поляны они не удалялись, и в этом не было ничего сверхъестественного.