Евгений Сухов - Тайга мятежников любит

«Транспортная артерия» с годами разрушилась, но по-прежнему была приподнята относительно окружающей местности. От водостока ничего не осталось – все завалено, обросло сорьем. Сухую почву резали канавы, по которым шустрили изумрудные ящерицы.

– Нам южнее… – дрогнувшим голосом сказала Катя. От Максима не укрылась новая метаморфоза. Начальная стадия сексуального возбуждения – хочет скрыть волнение, но дышит тяжело, в глазах поволока… А ведь где-то рядом тот самый храм, который в пятидесятых зафиксировали бойскауты. Пять минут назад он помнил об этом, а теперь в голове царило какое-то тихое помешательство, вызванное непонятными причинами.

– Не знаю, куда это вы так дружно разогнались, – глухо сказала в спину Чеснокова, – но мой мочевой пузырь отказывается путешествовать в наполненном виде.

– Дорогая, вот канава, – сглотнув, сказал Генка. – Полезай в нее, мы не будем подсматривать.

– Хорошо, – подумав, согласилась Чеснокова. – Только точно не подсматривайте.

– Я вас умоляю, – взмолилась Катя. – Давайте поторопимся.

– Стоим и ждем, – процедил Максим. – С любым может случиться. – Сердце бешено стучало. Он пристально всматривался в окруженную кустами возвышенность, куда проваливалась дорога, и, кажется, догадывался, что там будет…

Через минуту подпрыгивающий от нетерпения Генка взмолился:

– Послушай, душа моя, тебя там моль еще не съела?

Посыпалась земля – все дружно повернулись. С распахнутыми от ужаса глазами Чеснокова выбиралась из канавы. Ноги срывались, она потрясенно открывала рот и не могла ничего сказать.

– Мне кажется, она там не одна, – прошептала Алла.

– Где? – не поняла Катя.

– Там…

Генка спрыгнул с дороги, помог подруге выбраться из канавы.

– Любовь моя! – раздраженно прорычал Генка. – Ты уже нашла клад?

Чеснокова лихорадочно замотала головой. Ткнула подбородком в канаву и замычала, как корова. Взорам подошедших открылось симпатичное зрелище – человеческий череп с забитыми землей глазницами…

Прошла минута молчания. Потом Генка начал ворчать, что на своей исторической родине во время раскопок одной из стоянок Золотой Орды он видел и не такое, однако спускаться в канаву почему-то отказался. Не пошли и другие – Катя судорожно сглотнула, Алла закатила глазки и спряталась за спины товарищей. Пришлось спускаться самому – зачем, спрашивается? Любопытство или что-то другое?

– Неудобно там как-то было… – обрела дар речи Чеснокова. – Тесно очень, а я же не картонная… Подвинула камень, а там такое…

– Дай-ка шанец, – Максим протянул руку, Генка засуетился, выкапывая из рюкзака саперную лопатку. Доворотив до упора увесистую глыбу, Максим отгреб слежавшуюся глину. Вскрылся скелет, вдавленный в узкую падь канавы.

– Не надо, Максим, – попросила Катя. – Выбирайся…

Одежд на человеческих останках не было, истлели – можно представить, как долго лежит здесь этот парень… Впрочем, какие-то выцветшие обрывки со стороны грудной клетки все же сохранились. Он потянул на себя кусок ткани, и тот разорвался. В руке остался кусок материи – его можно было перетереть пальцами – и пуговица круглой формы. Он счистил грязь, полюбовался на шершавую, немного ребристую грань, пожал плечами. Бросил Генке. Тот тоже ничего не понял.

– И что?

– Пуговица не с военного мундира, – пожал плечами Максим. – Вполне гражданский костюм. Например, гимназическая куртка. Или тужурка какого-нибудь купца.

– Постойте… – вздрогнула Алла. Было видно, как ее шея покрылась гусиной кожей. – Я где-то читала, что возле клада нужно совершить ритуальное убийство, чтобы дух мертвого охранял сокровища…

– Мимо, – поморщился Генка. – Неподходящее место для зарытия клада. Все открыто, ветры дуют… Что за бред, Аллочка?

«Обычный женский бред, – подумал Максим. – Хотя, возможно, и не бред».

– Ну и чего ты там завис? – не выдержал Генка. – Рад, что встретил брата по разуму? Ему в обед сто лет. Может, охотник – лег поспать и не проснулся. Или старообрядцы изгнали провинившегося…

– Я, кажется, знаю, кто это такой… – смертельно побледнела Катя, и все уставились на нее, затаив дыхание. Она и не почувствовала, что стала объектом внимания, – подтянула сумку, зашагала на юг, к косогору…

Они зачарованно смотрели на развалины древнего храма, которые распахнулись за поворотом, метров через четыреста. Нигде не написано, что это храм, но слишком компактный для крепости или деревни объект. И явно не погребальное сооружение. Спина покрывалась мурашками – упоминание именно этого объекта искал он в ГлоСе, о нем, недоговаривая, повествовала Катя, ЕГО он видел в своих снах, связанных с богатствами и изменением жизни к лучшему… Не очень выпуклая, практически идеально круглая возвышенность, окруженная каменной оградой высотой в человеческий рост – вернее, ее останками. В стенах зияли бреши, заросшие полынью, отдельные фрагменты просто упали и рассыпались на составляющие: их раньше скрепляла цемянка – известковый раствор с битым кирпичом и посудными черепками. От здания практически ничего не осталось. Не было ощущения монументальности и торжественности. Возможно, здесь когда-то произошло землетрясение, стены, замазанные изнутри глиной, завалились внутрь, и вся конструкция сложилась, как карточный домик. Не осталось ничего, дающего представление об архитектурной форме творения. Грудились каменные блоки, деревянные балки, пропитанные смолистой субстанцией и потому не до конца сгнившие. Благодаря расположению на возвышенности развалины не ушли под землю, образовав один из «культурных пластов», но ветра с песком и пылью потрудились на славу, сгладив острые углы, покрыв руины серым налетом, сквозь который прорастала трава и даже кусты…