Геннадий Яковлев - Сотрудник уголовного розыска

Над городом плыла полная луна. Алешка тащил тяжелый мешок и боялся оглянуться. Сзади шла мать.

В отделении милиции Левша долго писал протокол, трудно выводя почти печатные буквы. Алешка успокоился, страх его прошел, и он неожиданно для себя стал откровенным. Подробно рассказал про свои похождения: и как куриц воровал, и как побег готовил, и как спекулировал папиросами. Напоследок даже расхвастался, рассказывая про боевые схватки «тавровцев» с «низовцами».

Мать сидела в углу притихшая и смотрела на него грустно и удивленно, будто впервые его видела. Только тут, заметив ее взгляд, Алешка осекся на полуслове, почувствовал вдруг, как горят у него уши.

Левша закурил и начал выговаривать Алешке. Говорил он тихо, задумчиво, тяжелыми и какими-то отдельными словами.

— Отца твоего десять лет знал. Правильный был мужик, непьющий. Золотые руки. Поглядел бы он, покойный, на тебя сейчас. Ха-а-арош сынок, нечего сказать! Из воришек в генералы метит…

Алешка ниже и ниже опускал голову. От стыда у него даже в носу щипало. Вдруг горячая волна раскаяния захлестнула душу.

— Не буду… мам… вот увидишь… не буду! — захлебывался он, и его худые угловатые плечи вздрагивали от рыданий. Какими глупыми казались ему теперь его «подвиги». Мама! Вот сидит она усталая, родная, уронив натруженные слабые руки. А кругом война… И папки нет… И не будет… А он? — Мама, родная, прости.

На другой день Алешка пошел в школу. Класс удивленно притих, когда он появился в дверях. А он молча прошел на знакомое место возле окна, тряхнул за плечо худенького Генку Сузяева, из «низовских»:

— Брысь! Расселся тут без меня!

Генка покорно собрал книжки и ушел на другую парту. Алешку в классе уважали и побаивались.

На перемене в школьной уборной Вовка Лопатин протянул Алешке тлеющий окурок:

— Тяни, я покараулю.

Алешка помедлил, но взял папиросу. Сделав несколько глубоких затяжек, он бросил ее на пол и растер ногой.

— Последняя. Больше не курю.

Вовка недоверчиво рассмеялся. Алешка вдруг обозлился на него:

— Сказал, значит, не буду! Меня за это из пионеров исключил, ты же голосовал! А сам? Красный галстук носишь. Курильщик!

Вовка выпучил глаза и беззвучно зашевелил губами. Алешка расхохотался и ткнул ему кулаком под ребра.

Домой Алешка шел, весело насвистывая. От большого яркого солнца резало глаза, небо было на редкость голубое и праздничное. Впереди Алешка увидел Тоню Шарову, окликнул ее. Она оглянулась, помедлила и свернула в переулок. Алешка побежал за ней, завернул за угол и… отшатнулся. «Низовцы»! От группы отделился Васька Говязин:

— Вот и встретились! Как здоровьице?

Алешка с ненавистью посмотрел в зеленые прищуренные глаза Васьки:

— Только один на один!

— Хе-хе! — презрительно скривил Васька злые тонкие губы. — Коленки ослабли? Да мы тебя, ухажера, век заставим на лекарство работать! — И он неторопливо отвел руку для удара. Но не успел. Алешка нырнул вперед и с силой ахнул его кулаком по уху. Васька покачнулся и тяжело сел.

И тотчас все смешалось. «Низовцы» окружили Алешку, удары сыпались на него, как град. Алешка отбивался отчаянно. Только бы не упасть. Тогда — крышка. Вдруг что-то с силой ударило по затылку. Перед глазами поплыли багровые и желтые круги. Уже падая, он услышал отрывистый милицейский свисток…

Очнулся Алешка оттого, что кто-то тронул его за рукав. Он медленно поднял голову и как в тумане увидел Левшу. Тот сидел перед ним на корточках и тяжело дышал, запыхавшись от бега.

— Здорово тебя разукрасили! Идти-то сможешь?

Алешка кивнул и с трудом встал на ноги. Левша поднял его шапку.

Алешка скривился от боли в затылке:

— Свинчаткой били… Шпана! Семеро на одного…

— Сам хорош, — утешил Левша и взял Алешку под руку. — Ничего, вечером фельдшера пришлю.

По дороге Левша размышлял вслух:

— Убежали, дурни. Думают, не найду. Да я у себя на участке любую кошку по кличке знаю. Елсаков — слесаря сын, Говязин Васька, Хорунжий, Суханов Пашка… Они?

Алешка промолчал: выдавать было не в его характере.

Мать собиралась на работу. Увидев сына, она в ужасе всплеснула руками.

— Достукался! Лица не видать. Ой, горюшко ты мое, безотцовщина! — и принялась ругать Алешку на чем свет стоит.

Алешка молча прошел за полог, умылся, лег на сундук, отвернулся к стене и закрыл глаза. Хлопнула дверь. Мать ушла на работу, бросив Алешке с порога:

— Есть захочешь — в чугунке картошка.