Лоуренс Блок: Для души

Каттлтон тут же вспомнил, как кромсал голое тело девочки, и кивнул.

— И что же вы вырезали, мистер Каттлтон? — вкрадчиво поинтересовался сержант Рукер.

— Я… я точно не помню.

— Забыли? Напомнить? Вы вырезали «Я тебя люблю». Ну, сейчас вспомнили?

Да, сейчас Уоррен Каттлтон вспомнил! Он на самом деле вырезал «Я тебя люблю». Вырезал на нежной коже три слова, чтобы доказать, что это ужасное убийство акт любви и акт разрушения. О да, сейчас он все вспомнил. Надпись стояла у него перед глазами так же четко, как написанная на стене.

— Мистер Каттлтон, понимаете, дело в том, что убийца вырезал на животе девочки совсем другое. Он вырезал нецензурные слова. Первое слово было нецензурное, а второе — «тебя». Только не «люблю тебя», а кое-что другое. Поэтому об этом не написали газеты. Правда, сначала они хотели посмаковать эту подробность, но ребята из Куина попросили их помолчать, чтобы можно было выводить на чистую воду таких людей, как вы, мистер Каттлтон… Согласитесь, идея неплохая. Стоило мне произнести слова, как вы в ту же самую секунду все вспомнили. Теперь понимаете, какая сила убеждение? На животе девочки вырезаны совсем другие слова, а это значит, что вы и пальцем не дотронулись до девочки. Вы прочитали об убийстве в газетах, что-то щелкнуло у вас в голове, и вы убедили себя в том, что все вспомнили.

Пару минут Уоррен Каттлтон внимательно изучал свои ногти, а сержант Рукер не сводил с него пристального взгляда.

— Я с самого начала понимал, что не мог этого сделать, — медленно проговорил Каттлтон, — но ничего не мог с собой сделать.

— Я понимаю.

— Мне нужно было, чтобы вы доказали мою невиновность. Я не могу видеть перед глазами убийство во всех подробностях и говорить себе, что все в порядке, что я не сошел с ума, что это плод моего больного воображения. Извините, но я ничего не мог с собой поделать. Я был вынужден прийти к вам.

— Ладно…

— Опять начали сниться кошмары. Как и в прошлый раз, все ожило во сне. Разумом я понимал, что не должен приходить и отвлекать вас, но сердцу не прикажешь. Я был бессилен, сержант.

— Единственный способ успокоиться — это доказать невиновность. Правильно?

Уоррен печально кивнул. Рей Рукер постарался рассеять его опасения, что он отнял у него время, а в конце разговора пригласил заходить всякий раз, когда возникнет желание в чем-то признаться.

— Идите сразу ко мне, — сказал на прощание Рукер. — Так вам будет легче. Я вас прекрасно понимаю. Вся беда в том, что я-то понимаю, как вам тяжело, а другие, незнакомые с такими вещами, могут и не понять.

Каттлтон поблагодарил детектива за помощь и крепко пожал на прощание руку. Потом вышел из полицейского участка и пошел домой, шагая, как человек, которого только что освободили от тяжелого груза. В ту ночь он спал крепко и не видел ни одного сна.

В августе кошмар вновь повторился. Кто-то задушил куском электрического провода женщину в ее квартире на Западной Двадцать седьмой улице. Уоррен Каттлтон прочитал об убийстве в газетах и тут же вспомнил, как покупал провод за день до убийства, вспомнил, что покупал именно для того, чтобы кого-нибудь задушить.

На этот раз он не стал мучаться и сразу же пошел к Рукеру. Все оказалось очень просто. Полиция задержала преступника утром, уже после того, как вышли утренние газеты. Убийцей оказался привратник из дома, где жила убитая. После ареста он не стал отпираться и быстро во всем признался.

Каттлтон вышел из полицейского участка и с легким сердцем отправился на работу.

Ясным сентябрьским вечером по пути домой с работы Уоррен Каттлтон зашел в прачечную за рубашками. Потом забежал в аптеку, расположенную за углом на Амстердам авеню, и купил аспирин. Когда он проходил мимо маленького хозяйственного магазина, что-то заставило его зайти.

Каттлтон зашел в магазинчик, двигаясь, как робот. В него словно вселилась какая-то таинственная сила и полностью подчинила его тело. Он терпеливо ждал, пока продавец продаст покупателю со смешным носом, похожим на картошку, банку замазки. После того, как покупатель вышел, Уоррен купил нож для колки льда.

Выйдя из магазина, Каттлтон поднялся к себе. Распаковал шесть белых накрахмаленных рубашек со старомодными воротничками, купленных в одном и том же галантерейном магазине, и аккуратно сложил в комод. Проглотив две таблетки аспирина, спрятал пузырек в верхний ящик. И только после этого взял нож, погладил отполированную деревянную ручку и холодное стальное лезвие и с наслаждением дотронулся кончиком пальца до острия.