Елена Арсеньева - Голос крови

«Какую бы горечь ты ни таила в душе все эти годы, надеюсь, ты, Ночка, простишь меня теперь, и не только потому, что живые всегда прощают мертвых. У меня есть кое-что… оно поможет мне загладить свою вину перед тобой. Это деньги, которых, как ты знаешь, никогда не бывает слишком много. Думаю, что ты богата благодаря двум своим мужьям, которые пришли мне на смену. Думаю, что мой сын тоже не бедствует. Насколько мне известно, у него уже есть ребенок. Так вот, этого моего внука я и назначаю моим наследником. Я хочу завещать деньги моим генам… помню, именно это выражение встретил я в одном чудесном детективе Дика Фрэнсиса, которого ты когда-то так любила. Я его тоже полюбил с годами. Мне кажется, именно когда я прочел эту фразу, у меня и зародилась идея – отдать мои очень немалые деньги моим генам… Пусть они будут счастливы! Только это должны быть НЕПРЕМЕННО мои гены, понимаешь? Потому что три миллиона евро – в недвижимости, акциях и на банковском счете – хотят принадлежать только моей родной капельке».

Однако на этом письмо не кончалось. И чем дальше читала его бывшая жена Климова, тем сильней у нее начинало стучать сердце. До боли! До жгучей боли…

Постепенно Ася приходит в себя – некогда предаваться, так сказать, рефлексии, когда посетители идут один за другим. Еле удается выгадать минутку сбегать в туалет.

Ася сворачивает в коридорчик – и чуть не сбивает с ног Надю, которая тащит штатив с негодными пробирками в санузел на утилизацию.

– Куда несетесь, Ася Николаевна, сейчас бы тут такое кровопролитие устроили, не дай бог! Пятнадцать пробирок – это вам не кот начихал, отмывай, Надя, делать тебе все равно нечего! – ворчит уборщица. Вообще совершенно не дело уборщицы – ворчать на администратора, но на Асю не ворчит только ленивый, она уже ко всему привыкла.

– Пятнадцать? – повторяет она. – Вроде их четырнадцать было.

– А вы откуда знаете?

– Да случайно посчитала.

– Пробирки посчитали?! – Надя смотрит на нее чуть ли не со страхом. – А зачем?

Ася не знает, зачем, поэтому смывается в туалет.

Когда она возвращается в холл, то видит, что настало короткое затишье. Прилив посетителей иссяк. Наталья, захлебываясь смехом, что-то рассказывает Марине Сергеевне.

– Да ты что?! – изумляется та. – Ну и ну!

И обе хохочут. В ту же минуту Марина Сергеевна замечает Асю – и вот просто-таки проглатывает смешок. Итак, смеялись над ней… впрочем, что тут удивительного? А вот интересно бы знать, что она опять такого натворила?

Гадать Асе долго не приходится.

– Снегирева, это правда, что ты пробирки в утилизации считала? – хихикает Наталья. – А зачем?

– Я просто случайно обратила на них внимание, – оправдывается Ася. – Случайно заметила.

– Нарастание симптоматики, – аж булькает от смеха Наталья. – Плохо дело, плохо! Это глюки, вот как это называется! Вчера тебе померещилось, что у меня разные серьги. Сегодня – что разные носки у мальчишки и у этого чокнутого сперматозоида, который тут скандалище устроил. Теперь пробирки начали размножаться…

Все! Асино терпение кончилось! Всему есть предел!

– Серьги у тебя вчера точно были разные! – говорит она зло. – Я это своими глазами видела. Если ты ничего вокруг себя не замечаешь, то я замечаю очень многое! Да, носки разные были у мальчика и у хулигана. И пробирок было четырнадцать! Я разглядела! А еще я увидела, что у тебя молния на брюках разошлась!

Наталья резко подается вперед и обеими руками прикрывает низ живота. Мгновение она стоит в этой нелепой позе, пока не начинает соображать, что молнию – как застегнутую, так и расстегнутую, – Ася увидеть никак не могла, потому что ее прикрывает роба, так что это – просто маленькая месть затурканной Снегиревой затуркавшей ее Левашовой. Но факт уже свершен – теперь Марина Сергеевна хихикает по Натальиному адресу, а Ася – та вообще смотрит на свою мучительницу с уничтожающей насмешкой.

Вообще вкус мести, пусть даже такой микроскопической, довольно приятен, оказывается…

Наталья выпрямляется и с ненавистью смотрит Асе в глаза:

– Ах ты козявка… да я тебя…

Продолжение не следует: дверь открывается, и в кабинет врывается невысокий плотный мужчина с полуседыми волосами. Он был здесь часа два назад, сдавал кровь на биохимию.

– Ничего себе, работают у вас! – восклицает яростно. – И как мне прикажете теперь при людях появляться? С такой веной?

Он сбрасывает куртку, закатывает рукав пиджака и показывает багрово-синее пятно в сгибе локтя: