Анна и Сергей Литвиновы - Та самая Татьяна

Я невольно вспомнил разбойников, чуть не убивших меня в лесу неподалеку от имения Ленских, и издал возглас. Майор удивленно посмотрел на меня, однако ничего не сказал, а продолжил свой рассказ о событиях почти пятилетней давности.

– Я мечтал застать мою возлюбленную Ольгу одну, однако теперь это было куда как трудно. Рядом все вертелся этот долгогривый, как попик, хлыщ. Но все-таки мне, наконец, удалось устроить свидание наедине. И снова все повторилось: я клялся ей в любви. Она говорила мне, омывая слезами мое лицо и руки, что нисколько не любит Ленского и ни в коем случае не желает брака с ним. Я вопрошал, почему сорвалось мое умыкание, но она уверяла, что не говорила никому. «Видимо, – заметила Ольга, – у моей маменьки всюду шпионы». Я предложил барышне повторить увоз – однако она сказала, что Прасковья Александровна теперь особенно начеку. Матушка даже приставила дворовую девку специально следить за младшей дочерью. А как быть с ревностью Володи и его постоянным присутствием рядом, с его стихами и шахматами?! Ольга отвергла мой план с увозом и тайным венчанием – но снова заверила меня, что она готова со мной соединиться. Тогда я сказал ей, что постараюсь придумать что-нибудь другое.

Однако легко обещать – но как мне было выполнять обещание? Я не знал, что делать! Я мучился. Свидания наши с Ольгой стали затруднительны. Или Ленский, или маменькины шпионы не отходили от нее ни на минуту. К тому же стоял январь. Погода явно не благоприятствовала нашим встречам на открытом воздухе. И вдруг произошло событие, которое перевернуло всю мою жизнь. На именинах Татьяны, двенадцатого января, Ленский поссорился с другим питерским хлыщом, Онегиным, – и вызвал его на дуэль!

Я невольно вздрогнул, услышав свою фамилию, но совладал с собой.

– И ты хочешь сказать, – вопросил я в упор, – что ни ты, ни Ольга не имеете никакого отношения к той дуэли?

– Что за тон, Евгений?! – оскорбленно осведомился Аржаев.

– Почему, скажи, Ленский тогда вызвал Онегина? – вопросил я. – Разве не кокетство Ольги было тому причиной?

– А ты откуда знаешь о том? – В голосе майора звучало больше недоумения, чем гнева. Не отвечая на его вопрос, я уточнил:

– Разве не специально Ольга играла в тот вечер с ним – чтобы вызвать ссору и избавиться, в конце концов, от Владимира?

– Да как ты смеешь строить подобные предположения?! – У майора аж усы распушились от негодования.

Однако я решил идти до конца, и будь что будет. Я специально был жестким и несправедливым с Аржаевым. Я старался вывести его из себя. Ведь легче всего у человека непроизвольно вырываются слова признания как раз в тот момент, когда он разъярен.

– А разве не ты перед дуэлью вызнавал у секунданта Зарецкого, где и когда состоится поединок?

Майор, казалось, потерял дар речи. Он только смотрел на меня исподлобья.

– И когда Зарецкий отказался говорить тебе, ты отправился к слуге Онегина, по имени Гильо, – настаивал я. – И за его сведения ты заплатил Гильо его тридцать сребреников – бишь пятьдесят рублей. А потом ты дал ему сонный порошок, который тот подсыпал Онегину.

– О чем ты говоришь?! – возмущенно выкрикнул мой собеседник и привстал.

Его спутники смотрели на нас с изумлением.

А я, понимая, что обратного пути уже не будет, все-таки не мог остановиться и продолжал обвинять Аржаева:

– Это ты в утро дуэли Ленского с Онегиным пробрался на мельницу подле места поединка. Ты принес с собой ружье и, чтоб нужный тебе результат получился наверняка, стрелял в Ленского одновременно с Онегиным – бил тайком!

– Что ты несешь, подлец! – К Григорию, наконец, вернулся голос. Он прорычал свое обвинение и швырнул в меня стаканом.

Я уклонился, и стакан пролетел мимо, врезался в стену, и туда немедленно бросились лакеи – убирать осколки.

– Я к твоим услугам, – холодно молвил я.

…И вот завтра мы стреляемся. Но не поединок волнует меня больше всего. Как Богу угодно – если настал мой предел, значит, майор прострелит мне висок или грудь. А коль мне суждено прожить еще – он промахнется (но вряд ли выстрелит в сторону – он выглядел весьма оскорбленным моими словами). Вот это-то меня и тревожит: Аржаев ничем не выдал себя. Ни изменившимся голосом, ни движением глаз, ни дрогнувшей рукой – никак не показал майор, что я, высказывая свои обвинения, попал в точку. Будто бы не про него говорил я! Так неужели я не прав? И ваш зять, княгиня, ни в чем не виноват? И это не он стрелял исподтишка в несчастного Ленского? А я возвел на него напраслину? Облыжно обвинил?