Татьяна Гармаш-Роффе - Сердце не обманет, сердце не предаст

– Можно ее куда-нибудь уложить? – шепотом спросил он.

– На кровать. Я вряд ли буду спать сегодня… – прошептала Катя в ответ.

Она шла за Олегом, несшим девочку, и ей страшно хотелось потрогать ее золотые волосики, но она побоялась ее разбудить.

Они устроили ребенка на кровать, прикрыли одеялом и на цыпочках вышли.

– Как ее зовут?

– Аленой, как ее маму.

Кольца на пальце Олега не было. Поймав Катин взгляд, он добавил:

– Умерла при родах. Аневризма сосудов головного мозга, о которой никто не подозревал… Алёнка досталась мне дорогой ценой. Я тогда и подсел на наркотики. Полгода глотал колеса; еще полгода кололся. Дочку отдал своим родителям, я ее ненавидел: это она отняла у меня жену! Я даже имя не хотел ей давать… Потом решил завязать, но не получалось. Хотел покончить с собой, но родителей пожалел… Когда услышал о Михаиле Козыреве, пришел к нему, соврал, что в завязке. Он меня взял. Я не представлял, что из этого получится. За соломинку хватался, что называется, – у самого силенок недостало, на Мишу понадеялся. И не зря. Я до сих пор помню его слова, после того, как он меня выслушал.

– Скажи.

– «Ты не умереть хочешь, Олег, – ты хочешь не жить. За смертью – ничто, а ничто нельзя желать. Но страдание – это что-то; от этого можно желать избавиться. Ты со мной согласен? Тогда давай подумаем, нельзя ли избавиться от страдания иным способом?»

Катя задумалась. Олег истолковал паузу по-своему.

– Если ты не сидела на наркотиках и не думала о самоубийстве, то ты вряд ли поймешь, насколько его слова гениальны. Я в тот момент тоже не понимал, но сразу почувствовал, что он отделил боль от желания смерти. И дал мне надежду справиться с ней иным способом.

– Не сидела на наркотиках и о самоубийстве не помышляла, но я поняла, Олег… Ты так любил ее, жену?

– Любил.

– Значит, умеешь любить.

– Умею ? Это как профессиональное мастерство, что ли?

– Нет… Это как… Не знаю, Олег. Не найду правильные слова. Мой брат в этом лучше разбирался. Но знаю, что есть люди, которые способны любить, а есть другие, совсем неспособные… Извини, я несу чушь. Значит, ты с Мишей говорил об этом… о своей жене?

– Конечно. Иначе нельзя было, он ведь психиатр.

– И?..

– И он сказал, что я завернулся в мою Алё– ну, как в одеяло, под которым не слышишь, не видишь жизнь… Что боль – не конец существования, а его этап. Что в ней многое сгорает, но и многое рождается… Как в кузнице: металл горит и плавится, но из него выходит новая вещь. Новая форма бытия.

– Какая такая новая форма ? Олег, я, оказывается, плохо знала своего брата… Я не понимаю эти слова. А ты, ты понимаешь?

– Конечно. Просто жизнь продолжается. А ты – ты уже смотришь на нее иначе. Потому что у тебя есть опыт… Опыт кузницы , опыт боли.

Опыт боли. У Кати он теперь тоже есть.

И она, неожиданно для себя, все рассказала Олегу. О смерти родителей, о том, как Миша растил ее, и об Арно, о своих мечтах приумножить количество родных, об унижении и стыде – стыде за глупость и неподобающую в ее возрасте наивность…

– «Неподобающая»? В твоем возрасте? Катя, ты очень самонадеянна, извини. Тебе сколько?

– Двадцать два уже!

– Мне скоро тридцать, и я знаю, что через каких-то пять лет ты будешь вспоминать себя двадцатидвухлетнюю и улыбаться: каким же я была тогда ребенком ! И твоя наивность покажется тебе очень даже подобающей … И даже станет жаль, что она тебя покинула…

Они проговорили до утра, и только когда свет за окном набрал силу, Катя уговорила Олега поспать хоть часок рядом с дочкой. Сама она по-прежнему спать не хотела и просидела все это время на диване в большой комнате, перебирая в уме их с Олегом беседы.

– Вот и мы!

Алексей впустил Любу в квартиру. Жену он предупредил еще с дороги. Не сказать, чтоб Саша обрадовалась, но она знала: раз Алеша везет девушку к ним домой, значит, ей угрожает опасность. Такое уже случалось в его практике.

Александра взялась напоить гостью горячим чаем с медом, а Алексей нетерпеливо присел перед компьютером, вставил флешку в гнездо.

Документов на ней оказалось не так уж много. Цифры, счета, приказы – в это надо еще вчитываться, но, похоже, здесь собраны свидетельства ударного труда пильщиков. А первыми по датам шли две записи разговоров между двумя мужчинами:

«– Значит, наш друг решил, что он умнее всех?

– Видимо.

– Это следствие депрессии, думаю. У него ведь депрессия.