Татьяна Гармаш-Роффе: Роль грешницы на бис

Все имена, персонажи и события этой книги сочинены автором. Любое совпадение с реальностью может быть только случайным.

- Цветик-Семицветик, почему меня мамка не любит?

- С чего ты взял?

- Не любит, знаю.

- Скажешь тоже! Папка тебе вон тумаков дает, а мамка - нет!

- Все одно!

- Ерунду говоришь. И мамка любит, и папка любит.

- И ты?

- И я. Спи.

Майским солнечным днем директор крупного коммерческого банка г-н Хрупов выглянул в окно своего офиса, располагавшегося недалеко от Арбата. На улице уже собралась небольшая толпа: журналисты в полном техническом снаряжении хищно поджидали его появления (в банк их не пустила охрана), а чуть поодаль притулилась горстка старушек с плакатом «Отдай народное добро!». А дело все в том, что одна ретивая газета провела «журналистское расследование» и опубликовала накануне информацию о том, как г-н Хрупов сколотил состояние, выманив обманным путем ваучеры у простого, экономически не подкованного народа, а затем бессовестно нажился на заработанных кровью и потом рублях, которые нищие доверчивые пенсионеры поместили в его банк.

Материал прозвучал громко, и сегодня прямо с утра к банку потянулись журналисты - эти сволочуги, эти пираньи, готовые вонзить свои ядовитые зубы в жирненькое, холеное тело преуспевающего банка и его директора.

Если бы он мог отсидеться в своем кабинете до вечера, он бы непременно так и сделал. Но предстоящую важную встречу никак нельзя было отменить, и потому к народу придется выйти. Недовольно хмыкнув, директор нажал на кнопку селектора и коротко переговорил со своей охраной, объяснив предстоящий демарш: он ответит на два-три вопроса журналистов, но к нему никого не подпускать и быстро расчистить путь к машине.

Он уже заготовил нужную фразу и нисколько не нервничал - его за просто так не возьмешь! Покидая кабинет, Хрупов повернулся к зеркалу, надел на лицо снисходительно-уверенную улыбку и, прочно зафиксировав ее в лицевых мышцах, с достоинством направился к выходу.

На улице, у сверкающего чистотой и мрамором подъезда банка, он под нестройное блеянье кучки фрондирующих старушек уверенно послал в вытянувшиеся к нему микрофоны несколько коротких, крепко сколоченных фраз о бездоказательности обвинений прессы и своей исключительной заботе о благе народа. После чего мелко засеменил в окружении охраны, прокладывавшей путь к его белому «Мерседесу». Шофер, завидев хозяина, уже услужливо распахнул дверцу, но внезапно Хрупов остановился. Настолько неожиданно, что на него налетел охранник, шедший сзади. Хрупов почувствовал неприятный, жгучий укол в шею, как если бы его ужалила пчела. Он поднес руку к месту укуса, почувствовал в нем инородное тело, размазал капельку крови, выступившую на коже, удивленно посмотрел на окровавленный палец и даже почти успел крикнуть охраннику, чтоб тот глянул, что приключилось с его шеей…

Как вдруг захрипел, ноги его ослабли, подогнулись, и он, цепляясь за одежду своих телохранителей, осел на землю, ощущая странную судорогу в горле. Охрана бросилась к хозяину, взяла под локотки, бережно доволокла его, скрюченного от судороги, до белого кожаного сиденья «Мерседеса», подальше от глаз журналистов и народных мстителей в лице старушек. И уже внутри, защищенная от не в меру любопытных глаз железным панцирем и затемненными стеклами машины, приступила к расспросам: чего такого с хозяином приключилось, что он затеял наземь садиться на глазах у протестующего народа?

Хозяин, хватаясь за горло, промычал в ответ что-то нечленораздельное.

И умер.

Майским солнечным утром депутат Думы г-н Иголкин выглянул в окно своей квартиры на Патриарших прудах: машина уже стояла у подъезда, скромный, как полагал депутат, темно-синий с металлическим отливом «Фольксваген». Депутат Иголкин, утерев лоснящийся после обильного завтрака рот, привычно чмокнул круглолицую жену, прихватил кейс с бумагами и резво сбежал с четвертого этажа: сердцу полезны небольшие тренировки.

Размахивая кейсом, он шел к машине, излучая довольство самим собой, своим положением, своим завтраком и даже нелюбимой женой. Мельком глянул на сидевшую на скамейке сгорбленную фигуру: не знакомый ли, не кивнуть ли с ослепительно-приветственной улыбкой народного избранника? Фигура в мешковатом, не по погоде пальто и черных очках показалась незнакомой, и Иголкин переключился на двух соседей, шедших навстречу, коим послал сладкую улыбку в ответ на их две, не менее сладкие.