Мария Брикер - Мятный шоколад

— Антон Бенедиктович, насколько вам известно — я не нищий, и не собираюсь на свадьбе экономить, — обиделся Клим.

— Не сомневайся, о тебе мне известно все. Может, даже больше, чем тебе самому, — усмехнулся Берушин. — И с бизнесом у тебя все прекрасно, и мужик ты у нас крутой, и правильную политику ведешь, и все держишь под контролем, и бабки неслабые зашибаешь, но… — Берушин сделал многозначительную паузу и внимательно посмотрел Климу в глаза, — …но, учитывая специфику твоего дела, все в любой момент может измениться, и тебя пристрелят где-нибудь в подворотне. Вопрос по существу — не надоело еще с дешевым криминалом в одной упряжке заправлять? Может, пора серьезным делом заняться, а то даже стыдно как-то — «икорный король»! Тьфу, прости, Господи! Мне, как ты уже, наверное, понял, на тебя насрать с высокой колокольни. Но если тебя убьют — а тебя убьют, это только вопрос времени, — Лерочка будет страдать. Поэтому предлагаю тебе свою помощь: вылезти из этого дерьма. Без потерь выйти из дела у тебя, естественно, не получится, но с голой жопой не останешься, прикрою. Там уж ты сам решай, под чье крылышко нырнуть. В свою очередь, могу предложить тебе одно перспективное направление, которое мы активно развиваем — строительство. Подумай пока. Более конструктивно поговорим, когда медовый месяц закончится. Договорились?

— Договорились, — криво улыбнулся Клим. Чувствовал он себя омерзительно. В общем-то, именно этого он и ожидал от разговора с отцом Леры, мало того — как раз на такое и рассчитывал. У него уже давно возникло желание покинуть икорный бизнес, но легко выйти из игры ему никто бы не дал. Слишком много людей были повязаны с ним в деле и кормились с его руки. Уйти — означало потерять все. Теперь у него есть поддержка в лице такого воротилы, как Берушин, значит, проблема почти решена. Но почему же тогда так тошно на душе и сводит скулы от обиды и отчаяния? Да потому, что теперь он — пешка в руках Берушина, теперь он — никто!

— А ты чего такой бледный? — уловив перемену в его лице, спросил Берушин. — Не заболел ли?

— Все нормально, — сглотнув набежавшую слюну, сказал Клим. Тошно было не только на душе, ему вдруг стало физически плохо: голова странно кружилась, кружилась и люстра на потолке, и сам потолок. Кажется, сегодня он серьезно перебрал.

— Тогда пошли к гостям. Лерка, наверное, тебя уже заждалась. — Голос Берушина донесся до него откуда-то издалека, и сам Антон Бенедиктович отдалился от него на приличное расстояние. «Что за хренота?» — усилено потирая виски, удивился Клим и попытался сосредоточиться. — Ох, и любит она тебя, паршивца, — продолжил Антон Бенедиктович, встав со своего места и тыча ему в нос дымящейся сигарой. — Ты уж на меня не серчай за суровый тон — одна она у меня.

— Я все понимаю, Антон Бенедиктович, если бы у меня была дочь, я поступил бы точно также, — выдавил из себя Клим и вытер рукавом холодный пот со лба.

— Вот и хорошо, что ты понял все правильно, — засмеялся Берушин. Смех Антона Бенедиктовича вдруг завис где-то над потолком, смешался с терпким, невыносимым запахом кубинской сигары, пофланировал по комнате и вылетел в окно. Это было так забавно! Клим тоже засмеялся, но его смех вел себя иначе — он словно заскакал по комнате, как теннисный мячик, и закатился куда-то под стол. Клим тяжело поднялся, отодвинул Берушина, встал на карачки и залез под стол, пытаясь отыскать там пропажу.

— Ты чего, Клим? — ошарашено окликнул его Берушин, но Клим Щедрин не отвечал, он горько рыдал под столом, оплакивая страшную потерю — своего смеха под столом он так и не нашел.

Клим с трудом разлепил глаза и, к своему ужасу, понял, что лежит поверх одеяла на кровати в костюме, галстуке и одном ботинке. Но это открытие было не самым страшным — в одном ботинке и костюме он лежал на чужой кровати, в какой-то незнакомой обставленной дорогим антиквариатом комнате. Голова гудела, как паровоз во время разгона, во рту все пересохло. Морщась и постанывая от головной боли, Клим сел, схватил с прикроватной тумбочки бутылку «Перье», поставленную там кем-то сердобольным и понимающим, опустошил ее в несколько внушительных торопливых глотков и с грохотом поставил обратно на тумбочку. Паровозный гудок в голове немного утих, но осознание происходящего так и не наступило. Неуклюже, как пингвин, он доковылял до двери, распахнул ее, выглянул наружу и тут же быстро закрыл — незнакомое помещение, в котором он находился, оказалась комнатой для гостей дома Берушиных. Ужас! Кошмар! Каким образом он здесь очутился? Нажрался до такой степени, что не смог уехать домой? Но он же никогда в жизни не упивался до беспамятства! Правда, шампанское пил редко, тем более, в таком количестве. Похоже, напиток аристократов был ему строго противопоказан. Да, кажется, еще был коньяк, дорогой великолепный коньяк, который он пил в кабинете Антона Бенедиктовича. Но ведь он выпил совсем немного… Или много? Клим напряженно задумался и закряхтел, пытаясь вспомнить последние события вчерашнего вечера, но в памяти всплыло лишь обещание отца Леры в случае плохого обращения с дочкой оторвать ему яйца, скормить их воронам и выкинуть его самого из города, как ссанную тряпку. Вот это он запомнил очень хорошо. А что было потом? Потом — полный провал. Черная яма. Полный… Жуть! Что теперь о нем думают родители Леры и сама Лера? Вот только выяснять это Климу почему-то совсем не хотелось.