Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва

Сидевшие в ресторане клиенты слушали Гольцова вполуха. Когда он закончил говорить и поднял палочки для первого удара, кто-то вяло запротестовал, кто-то засмеялся и стал подначивать вроде: «Спой, птичка, спой».

Но вскоре все замолчали. Георгий не просто отбивал ритм. Он играл. Никогда Ольга не слышала ничего подобного. Она и не подозревала, что барабан может звучать с нежностью и грустью. Только эти нежность и грусть были особенные, барабаньи. «С легкой примесью солдатской решительности», — подумала Ольга и отхлебнула чуть-чуть коктейля.

— Вы прекрасно играете, — сказала она, когда Георгий вернулся за столик.

— Спасибо.

— Как вы научились?

— С риском для жизни. Например, когда я стоял дневальным в казарме и ночью решил наиграть несколько любимых мелодий. Через пять минут в меня полетели табуретки.

Ольга засмеялась.

— Нас, барабанщиков, часто недооценивают, — улыбнулся Гольцов. — Анекдоты рассказывают. Например: идет концерт рок-группы. Вокалист забыл второй куплет. Подходит к гитаристу спрашивает: как петь дальше? Тот: не знаю, спроси у барабанщика. Вокалист подходит к барабанщику, который отчаянно наяривает. Спрашивает: как дальше петь, не помнишь? Барабанщик в ответ: а какую песню играем?

Продолжая развивать успех, Георгий рассказал еще несколько забавных историй. Потом спросил что-то у Ольги про ее жизнь, потом еще… Женщина даже не заметила, как стала сама рассказывать. Сначала осторожно. Но умелые вопросы непринужденно вплетались в разговор и располагали Ольгу к откровенности.

Гольцов уже казался ей не подозрительным типом, а милым и добрым собеседником.

Голова ее кружилась — то ли от алкоголя, то ли от воспоминаний. На столе появились мартини и закуска. Ольга болтала с Гольцовым как со старым знакомым. А после ужина, и это показалось ей вполне естественным, они поехали к ней домой. За документами, разумеется…

После убийства Димы Ольга вдруг поняла, что не может жить с мужем. Каждый раз, ложась с ним в постель, она будто предавала любовь к Диме. И память о нем.

Единственное, что связывало ее с мужем, — дети. Это крепкий цемент, который иногда держит здание, даже если фундамент треснул. Но семью Данилиных он не спас.

Муж помогал ей после развода. Со временем сын и дочь выросли, обзавелись собственными семьями, стали жить отдельно.

Трехкомнатная квартира опустела.

Только Ольга и Лада — трехлетняя немецкая овчарка.

Хозяйка провела гостя в комнату с натертым до блеска паркетом. На стенах, драпированных шелкографией, висели гравюры. И фотография ребенка — белобрысый мальчишка лет трех-четырех. «Наверное, любимый внук», — отметил Гольцов.

— У вас очень уютно, — отметил Гольцов. — И очень… очень…

Он покачал руками, будто держал что-то тяжелое на весу.

— Вы хотите сказать, богато? Необычно для врача «скорой помощи»? — Ольга улыбнулась. — Бывший муж помогает. Мы, несмотря ни на что, остались добрыми друзьями. Он любил и, думаю, любит эту квартиру.

Гольцов счел, что Ольга красива зрелостью следящей за собой женщины между тридцатью и сорока.

Платье облегало спортивную фигуру, подчеркивая, как прекрасно то, чего не видно. Короткая прическа — классическое каре. Ровные волосы цвета воронова крыла.

«У Белугина был хороший вкус», — подумал он, глядя в колдовские темные глаза.

— Так чем я могу помочь вам? — Когда она говорила, ямочки возле губ играли. Будто шелк трепетал.

— Расскажите все.

— Боюсь, не хватит времени. — Она рассмеялась, но как-то грустно. — Целой жизни мало, чтобы рассказать все.

— Над чем он работал последнее время? — Гольцов постепенно начал задавать вопросы.

— У него было много тем. Он горел ими. Хотел вывести на чистую воду жуликов из Западной группы войск. Наивный. Говорил: «Оленька, мы все-таки снимем министра обороны». Я отвечала: пустая затея.

— Почему вы так считали?

— Не та у нас страна. Журналисты не имеют никакой власти.

— Разве?

— Хозяева газет, может, имеют влияние. Но у нас не принято уходить с большого поста по собственному желанию из-за скандальных разоблачений. Должны указать сверху. Мораль для нашей страны — пустой звук.

— Вы пессимистичны.

— То же самое говорил и Дима. У него была эйфория. Он верил, что вырвался из провинции на самый верх.

— Из провинции? — переспросил Гольцов.

— Вы живете в Москве?

— Да.

— Вам трудно это понять. От столицы до нас полтора часа электрички. Но люди здесь живут с ощущением, что мы далекая глубинка.