Николай Леонов - Юрколлегия разыскивает...

Улица хлюпала жидким, коричневым от песка снегом. Двери магазина с шумом всасывали веселый и озабоченный людской поток, выбрасывали покупателей обратно изрядно помятыми и несколько растерянными. В предпраздничном ажиотаже – до октябрьского юбилея оставалось пять дней – люди были щедры до безрассудства. Виктора толкнула вылетевшая из магазина молодая пара. Парень держал над головой несколько свертков, а девушка, открывая на ходу картонную коробку, быстро говорила:

– Лешка, это безумие. Зачем мне сейчас летние туфли?

– Летом купишь, держи карман шире! – ответил парень и беззаботно улыбнулся.

Виктор перешагнул через несколько огромных сумок, которые, словно линейные корабли, грозно ощерились разнокалиберными горлышками бутылок. Два парня с тяжелыми, как у грузчиков, руками обреченно смотрели на озадаченную девушку, которая огрызком карандаша черкала в мятой бумажке и беззвучно шевелила губами. Виктор подмигнул одному из парней и быстро вскочил в остановившееся рядом такси.

– Ну и дает Москва, – сказал он шоферу и захлопнул дверцу.

Шофер согласно кивнул, крутанул ручку счетчика и вопросительно посмотрел на Виктора.

– Клязьминское водохранилище, там подскажу точнее.

Виктор закурил, расстегнул плащ, снял кашне, посмотрел на улицу и увидел Зотова. Он шел, заложив руки за спину, опустив лобастую голову, и то ли разговаривал сам с собой, то ли напевал. Плотный поток прохожих, казалось, нимало не занимал и не беспокоил доктора и обтекал его, не задевая.

– Подожди, друг, – остановил Виктор водителя, – может, прихватим еще пассажира. – Он открыл дверцу и собрался окликнуть Зотова, но чья-то рука легла ему на локоть.

– Ты в пансионат? – Рядом стоял Семин. – Подвезешь?

– Садитесь, – ответил Виктор.

– Михаил Алексеевич не поедет, у него еще дела в городе, – сказал Семин и сел на заднее сиденье.

Виктор повернулся к Семину и сквозь заднее стекло увидел, что Зотов смотрит им вслед и старается остановить какую-нибудь машину.

– Знакомого увидел? – спросил Семин и протянул пачку сигарет.

– Дивчину, – сам не зная почему, соврал Виктор, – а может, и не она.

– Изменилась Москва? Тебя сколько не было? – Семин щелкнул зажигалкой, и они прикурили.

– Два года. – Виктор сел боком. – Москва ничего, шумит. Вы Сергея Ивановича давно знаете?

– Конопатого? – удивился Семин. – Три дня. Ты же сам с ним знаком.

– Я? – Виктор помял нераскурившуюся сигарету. – Ошибаетесь, уважаемый.

Семин рассмеялся и не ответил. Виктор подумал, что попутчик ведет себя непонятно. Почему он не пригласил в машину Зотова? Неожиданно Виктор вспомнил отца, его тонкую жилистую шею, вечно склоненную голову, худые зябкие плечи, стало муторно и тоскливо. Он тихо выругался.

– Что говоришь? – спросил Семин.

– За мостом второй поворот направо, – сказал Виктор водителю и длинно вздохнул.

Рабская натура отца, преклонение и страх перед семьей, его вечное самоуничижение доводили Виктора до бешенства. Виктор не помнил, чтобы отец поднял голову, он всегда смотрел вниз или в сторону, почти никогда не смеялся и походил на человека, который, надрываясь, тащит непосильную ношу.

– Здесь, что ли? – спросил шофер и остановил машину у чугунных ворот.

– Здесь, – ответил за Виктора Семин, расплатился и, ничего не сказав, бегом пересек парк и скрылся в здании.

На следующий день Зотов проснулся рано. Не спалось. Вчерашняя поездка в Москву доказала, что дела складываются не лучшим образом. Ясно, что Семин следил за ним. Разгадал или проверяет? Видимо, где-то допустил ошибку. А необходимо, чтобы ход со слепым прошел. Необходимо, чтобы прошел. В этом, и только в этом путь к победе. Все должно быть тонко, без нажима, как естественный ход событий. Преступник из газет узнал о получении наследства. Прикинулся слепым. Похитил деньги и скрылся. Уголовный розыск должен пойти по этой версии. Другого пути у него нет. Если после кражи денег в пансионате пропадает человек, да еще выясняется, что такого в Москве не существует, то должны искать этого человека. Проживающие в пансионате должны быть вне подозрения.

Встретился с классным профессионалом? Да или нет? Может быть, чудится, может, мнительность? Нервы, излишняя подозрительность?

Зотов побрился, постоял минуту под душем, плеснул в ладонь одеколон, вытер лицо и шею, надел свежую рубашку и стал перед зеркалом завязывать галстук. Справившись с этой задачей, он провел ладонью по щеке, еще раз поправил воротничок рубашки и вдруг вспомнил, как в шестнадцать лет, отправляясь на свидание, встретил свою любовь с молодым человеком в белоснежной рубашке и галстуке. Тогда он гордо прошел мимо, вернулся домой и долго разглядывал свою застиранную тенниску, сатиновые новые шаровары и кеды на босу ногу.