Игорь Скорин - Я отвечаю за свою страну

Алфавитка заведена давно, многие телефоны начинаются сочетаниями букв и цифр, давно замененных. С ходу не разберешься, что здесь существенно, а что нет. С кем, например, снимал он дачу рядом десять лет назад, случайно отдыхал вместе на юге, познакомился на прошлогодней свадьбе, а кто его ближайший друг, родственник или убийца? Инга в алфавитку не вписана.

Большая груда переписки, но, как я ни гляжу, ничего интересного. Многочисленные письма, телеграммы, открытки рассказывают о чьем-то здоровье, болезнях, экзаменах, свадьбах, много поздравлений с праздниками, днями рождения и новосельем. Обычные почтовые послания, каких согласно статистике в год пишется и отправляется в нашей стране по нескольку миллиардов.

Со стороны я должен выглядеть фанатичным историком, ищущим бог весть что среди ночи в куче фотографий, писем, счетов, документов. Пожалуй, в этом есть резон, поскольку именно к истории у меня склонность с малых лет. Я всегда любил копаться в старых журналах, книгах, газетах. Память человека с годами тускнеет, и через какой-то промежуток ты всегда видишь новое даже во времени, которое, казалось бы, знаешь хорошо, потому как жил в нем.

Недавно показывали фильм о ветеранах спорта — футболисты в длинных трусах боролись за победу в матчах. На их лицах были отчаяние, решимость, слезы: они были самоотверженны, мужественны, смелы, но сейчас почему-то казались смешными. Но поразили меня не они, а зрители. Сумрачные мужчины в военной форме или одинаковых прорезиненных плащах и немногие женщины в длинных пальто с накладными плечами отрешенно смотрели на поле — болели за тех же футболистов, что и перед войной. Так они пытались вернуться к тем временам и не могли. А мы, ребята, пережившие войну, блокаду, эвакуацию, занимали маленькую песчаную горку на тогдашнем стадионе «Динамо» и восхищенно следили за своими героями, Федотовым и Бобровым, и были счастливы. Над трибунами стоял густой махорочный дым, и из репродукторов неслась популярная песня: «Ой вы ночи, матросские ночи, только небо да море вокруг». Когда слышишь старые песни, то сразу и отчетливо замечаешь, что прошла целая жизнь. Я понимаю ветеранов революции, когда они собираются вместе и поют свои песни. Они в этот момент живут тем временем, для которого эти песни написаны.

Виталий неслышно вошел и встал за моей спиной, только по дыханию я почувствовал его присутствие и обернулся. В руках он держал мокрые еще фотографии, которые веером разложил передо мной. Черноморское побережье ожило во всей красе, убитый и красавица тоже… Меня сразу привлек один снимок. Первое, что бросилось мне в глаза на нем, был… мой нос. Лицо было в тени, снимали не меня. Компания позировала за игрой в карты. Я хотел было отложить фотографию в сторону, но один из зрителей, невысокий полный мужчина средних лет, обратил мое внимание. Его улыбающееся лицо кого-то мне напоминало, и чем больше я на него смотрел, тем больше в этом утверждался. Но по Сочи я его не помню.

Уже три часа ночи, и обязательно нужно немного поспать или хоть просто полежать. Сложить бы все ночи, проведенные в этих стенах, цифры должны получиться внушительные. Здешние ночи со сном на сдвинутых стульях, с выездами на места преступлений в снег и в дождь, с допросами, когда ломит голову, а писать надо гладко — утром свои же протоколы читать противно. Вокруг огромный город, миллионы людей отдыхают, развлекаются, о чем-то спорят, любят — до меня им дела мало. За всю жизнь один из тысячи имеет дело с милицией, остальные приходят туда только для получения паспорта.

С этими мыслями я все-таки уснул. На работе сон всегда тяжелый: из-за усталости, жесткости стульев и холода. Проснулся я с намятыми боками довольно поздно, но рабочий день еще не начался. Побрился старой «Невой», которую держу для такого случая, помылся до пояса холодной водой, выпил в дежурной большую чашку чая.

Пришел начальник и сразу вызвал к себе. Мы обсудили итоги двух дней работы. Исходные данные есть: Игнатьев, Ястребова, у которых дома и на работе можно узнать многое, да и в алфавитке, по моим подсчетам, около двухсот человек — в оперативной группе работы всем хватит. Я же должен довести до конца линию Инги, тогда откроется прямой выход на попутчиков, а убийца среди них вполне реален.

Инга пришла вовремя. Одета скромно, лицо бледное, повела разговор без вступления:

— За вчерашнее извините. Когда вы пришли, растерялась, да и мужа с минуты на минуту ждала. Понимала — с Игорем что-то произошло, но не думала, что такое. Расскажу все, как помню. Познакомились мы весной в Эрмитаже, на выставке импрессионистов. Вообще мне надоели приставания мужчин: бесконечные приглашения в рестораны, мастерские художников. Он никуда не приглашал, перебросился несколькими словами о картинах и отошел, больше я его в тот день не видела. На следующий день на работе наш курьер передал мне букет махровых гвоздик и в течение недели еще несколько: просто цветы без всяких записок, что меня и заинтриговало. Сами знаете, женщине очень немного нужно, если правильно подойти. Потом как-то встретил на своей машине. Целый день просто так катались по городу.