Виктор Пронин - Смерть Анфертьева

Когда Анфертьев получил очередную повестку от Следователя, его охватило состояние покорной .безнадежности. Он еще не знал о трагическом происшествии в тюремной камере и поэтому лишь хмыкнул, прочитав приглашение.

- Что-то, я смотрю, не остывает у Следователя интерес к твоей особе, сказала Наталья Михайловна. - Что ему от тебя нужно? - спросила она, не дождавшись ответа.

- Черт его знает, - вяло ответил Вадим Кузьмич, заталкивая руку в рукав плаща. Пиджак на нем сбился комом, плащ оказался перекошенным, но Анфертьев не замечал этого.

- Вадим! - произнесла Наталья Михайловна ошарашенно. - Да ты небрит!

- Думаешь, Следователь это заметит?

- Тебе мало, что заметила я?

- Если бы я взялся исправлять все недостатки, которые ты во мне видишь... У меня бы ни на что другое не осталось времени.

- А зачем тебе еще на что-то время? По-моему, самое достойное занятие для мужчины - исправлять недостатки, замеченные женщиной. Учти, Анфертьев, я вижу далеко не все, я ко многому привыкла, со многим смирилась. Свежий взгляд рассмотрит куда больше, он будет безжалостнее и потому справедливее.

- Ты полагаешь, что безжалостность и справедливость...

- Да! - ответила Наталья Михайловна уже из прихожей. - Да! - повторила она с лестничной площадки. - Да! - донесся ее голос с улицы,

Анфертьев отвел Таньку в сад, вернулся домой, медленно разделся, бросив в кресло плащ, пиджак, рубашку. Он хотел бросить в эту кучу и галстук, но с удивлением обнаружил, что на нем нет галстука. Анфертьев озадачился, пригорюнился. Надо же, подумал он, похоже, со мной что-то происходит...

- Так нельзя, с этим надо бороться, - проговори он подвернувшиеся слова и отправился бриться. через полчаса поймал себя на том, что сидит на краг ванны, уставившись в махровое полотенце производства Китайской Народной Республики. На полотенце были изображены диковинные птицы с длинными хвостами, но от многократной стирки хвосты поблек-. ли, повылезли и птицы стали похожи на обыкновенных кур.

С трудом поднявшись, Анфертьев заставил себя побриться, надел голубую рубашку, постоял перед дверцей шкафа, выбирая галстук. Безошибочно взял темно-синий, гладкий и, остановившись перед зеркалом, неприязненно осмотрел себя.

- Да, старик, - сказал он вслух, - что-то, я смотрю, большие деньги если и повлияли на тебя, то дален ко не в лучшую сторону. Хиреешь, старик. И что-то на торопишься вынести с завода эту паршивую папку с мешком внутри, не торопишься...

Он попытался понять почему. Страшно? Нет, теперь это можно сделать спокойно, вынести в фотосумке, можно каждый день брать по пачке, по две, пи три... Нет. Он даже заметил за собой нежелание смотреть на дверь архива. Иногда накатывалось желание, чтобы в квартире сделали обыск и убедились в его честности, хотелось, чтобы за ним следили, записывали бы все его покупки и чтобы каждый раз убеждались: он не тратит ни копейки сверх того, что зарабатывает. Он стал брать билеты в автобусе, чего раньше избегал. Как-то продавщица дала ему лишнее яйцо, и Анфертьев с гордостью за самого себя это яйцо ей вернул. Как-то его охватила полнейшая уверенность в том, что за ним следят, и он начал вести себя подчеркнуто раскованно, показывая невидимым наблюдателям свою беззаботность. И даже то, что он не торопился брать мешок из архива, наполняло его надеждой, что все происшедшее еще может обернуться шуткой и он еще подумает, он еще решит, как ему поступить.

- Присаживайтесь, Анфертьев, - сказал Следователь, когда Вадим Кузьмич вошел в кабинет. - Что нового?

- Что у меня может быть нового... Сделал витрину передовиков производства, альбом для треста - история становления нашего завода. Подчуфарин сына в армию провожал, нужно было отснять пару пленок... Вот и все.

- Небогато, - вздохнул Следователь. - У нас тут события куда серьезнее... Борис Борисович Квардаков прошлой ночью покончил с собой.

- Не понял, - с трудом произнес Анфертьев, боясь поверить в услышанное.

- Да-да, - кивнул Следователь. - Так и есть.

- Квардаков умер? - выдохнул Анфертьев, ощутив вдруг тошноту и слабость.

- Повесился.

- Но ведь в камере люди!

- Он сделал это ночью, когда все спали. И потом, Вадим Кузьмич, камера это не место, где царит атмосфера дружбы и взаимопомощи.

- И ничего нельзя изменить? Ничего нельзя сделать?

- Что сделать... Похоронить надо.

- Но почему он... почему он так поступил?

- Помните, я сказал ему, что будет суд... А он ответил, что суда не будет. Теперь вы понимаете, что oн имел в виду? Предстоящий суд почему-то произвел н него очень сильное впечатление... Странно. Человек решившийся на подобное преступление... не должен вешаться. Он уже через многое перешагнул, и ему в общем-то плевать, что о нем подумают, увидят ли в президиуме или на скамье подсудимых... А тут вдруг болезненно обостренная порядочность. Грабители так не поступают. Что вы думаете обо всем этом, Вадим Кузьмич?