Виктор Пронин - Смерть Анфертьева

Задумаемся о другом: почему, собственно, Квардаков завещал свою машину Анфертьеву? Промашка Автора? Никакой промашки. Прежде всего, Квардаков был одинок. А те люди, с которыми его сталкивала судьба, не вызывали в его душе теплоты и привязанности. С Анфертьевым у Квардакова установились дружеские отношения достаточно давно. Анфертьев изготовил несколько превосходных портретов зама, тот, в свою очередь, отвел его в театр, где ему предложили работу более интересную и выгодную. Вадим Кузьмич на протяжении долгого следствия твердо придерживался мнения, что Квардаков ни в чем не виновен, что он честный человек и оказался втянутым в эту историю только по дикому стечению обстоятельств. И ни улики, обнаруженные Следователем, ни общее осуждение коллектива, ни доводы разума не могли поколебать Анфертьева. Приказав себе вести себя столь мужественно и благородно, Вадим Кузьмич этим как бы искупал собственную вину.

Шли дни, мелькали допросы и очные ставки, уточнялись минуты и секунды злосчастного обеда. Следователь заполнял документами третий том уголовного дела - Анфертьев оставался непреклонен. О, сколько знакомых, соседей, подчиненных и руководителей отшатнулись за это время от преступного Квардакова, сколько людей искали и находили в его характере, в его внешности, в прошлом столько отрицательного, что было даже удивительно, как он до сих пор оставался на свободе.

А Анфертьев твердил свое.

И постепенно само ограбление, которое он так ловко провернул, позабылось, подернулось дымкой времени, страхи ушли, а суть происшедшего измельчилась в вопросах Следователя, в бесконечном уточнении подробностей, в долгой череде дней, не приносящих ничего нового. И нет удивительного в том, что в предсмертный час перед мысленным взором бедного Квардакова возник именно Анфертьев, как человек неподкупной порядочности и высокой гражданской совестливости.

Дотошный читатель, однако, призадумается: а почему бы Борису Борисовичу не подарить машину Свете? Ведь, судя по некоторым скромным намекам Автора, он относился к кассиру далеко не равнодушно, и только его недоступная должность мешала Квардакову вести себя более раскованно и целеустремленно по отношению к Луниной. Знали, знали же о подавленных вздохах Квардакова и он сам, и, конечно, Света, она о них догадалась раньше самого Бориса Борисовича, знал и Анфертьев, относясь к ним со смешанным чувством ревности и снисходительности. Более всего умиляли Анфертьева томные взгляды узко поставленных глаз Квардакова - в них столько было любовной тоски и неги! И вздохи его умиляли, и новые несуразные галстуки, и даже кисточки, которыми Квардаков украсил окна своей машины, чтобы сделать ее более привлекательной для Светы.

Так почему же в таком случае "Жигули" не достались кассиру? При нынешнем повальном стремлении к обладанию автомобилями такой вопрос никому не покажется праздным.

Мелькнула у Квардакова мысль подарить машину Свете, мелькнула. Но, поразмыслив, он отказался от этой затеи. И правильно сделал. Подарок от человека, запятнавшего себя грязными делами, от человека, который повесился в тюрьме... Нет, дорогие товарищи, такой подарок мог пагубно отразиться на чести и достоинстве девушки. Едва только в смятенном мозгу Квардакова пронеслись слова "машина висельника", он тут же отказался от своего намерения. Анфертьеву же положено быть менее чувствительным к подобным нравственным тонкостям.

Было еще одно соображение. Хотя задержанным оказался один Квардаков, не снимались подозрения и со Светы. Она кассир, у нее ключи, во время знаменитого обеда она несколько раз отлучалась, якобы прогуливалась. Поэтому Следователь не обделял и ее своим вниманием. А теперь представьте, что Квардаков дарит ей свою машину, - подозрения только усугубятся. Значит, решат многие, между ними действительно был сговор! "Просто так невинным девушкам не дарят в наше время машины", - скажет испорченный жизнью обыватель. И будет прав.

И Борис Борисович Квардаков отказался от мысли подарить машину Свете. Он отписал ей магнитофон и приложения к журналу "Огонек", которые сумел как-то выбить, опять же злоупотребляя служебным положением. Вряд ли стоит осуждать его, поскольку подписаться в наше время на приличное издание можно лишь злоупотребив положением, деньгами, знакомством с театральным кассиром, с уборщицей поликлиники, с банщиком, официантом. Что делать, злоупотребляем старыми заслугами, орденами отцов, юными секретаршами, собственным происхождением, произношением и подписываемся, подписываемся, подписываемся! Но не будем каяться и посыпать голову пеплом. Что ни говори, а из своих скромных доходов мы оплачиваем полиграфическую промышленность крупнейшей державы мира, а потом, вовсе не исключено, что как-нибудь тихим одиноким вечером мы возьмем да и раскроем новенький, похрустывающий, попахивающий волнующим запахом клея и коленкора томик, возьмем да и прочтем страничку-другую, чего не бывает...