Виктор Пронин - Высшая мера

Апыхтин понял ясно: не все хорошо в его хозяйстве, струятся там какие-то не видимые простым глазом течения, и чуть содрогается почва под ногами, как бывает перед сокрушительными землетрясениями. Он не пережил в своей жизни ни одного землетрясения, но чувство приближающейся катастрофы охватило его настолько ощутимо, что он даже поежился от какого-то внутреннего озноба.

Но не ужаснулся, нет, не забеспокоился. Опять пришло чувство удовлетворения, которое уловил в его голосе Осецкий.

Присев на белокаменные ступени Лобного места, Апыхтин достал из кармана свой новый паспорт и еще раз внимательно вчитался во все записи. Все было правильно, точно так, как он сам того пожелал. И даже прежняя прописка - Комсомольская улица города Кубы, затерянного где-то в глубинах Азербайджана. «Ищите, кому хочется, сличайте и уличайте, дорогие товарищи», - мысленно проговорил Апыхтин. Когда-то он бывал в Кубе, гостил у своего давнего друга Абдулгафара Абумуслимовича Казибекова и знал этот городок достаточно, чтобы ответить на уточняющие вопросы, которые, возможно, задаст дотошный дознаватель из какой-нибудь правоохранительной конторы.

Как-то само собой получилось, как-то вызрели в нем и сложились в слова законы, по которым он отныне вынужден жить. Законы были просты, кратки и не имели исключений - что бы ни произошло, какие бы обстоятельства ни подстерегли его на новом пути, полном опять же опасностей и риска.

Первый закон звучал так: «Даже самой малости не должен знать никто - только в этом случае ты выживешь». Второй закон уточнял первый, но в то же время был вполне самостоятелен: «Надеяться только на себя и все делать только самому - тогда ты выживешь». Третий закон оказался самым кратким: «Не торопись, но иди до конца, и ты выживешь».

Но при этом теплилось в нем чувство, которое его не покидало, - пренебрежение к самому себе и почти полное равнодушие к тому, чем все это для него закончится.

Апыхтин сидел на теплых камнях Лобного места, откинувшись назад и подставив лицо летнему солнцу. Он попытался свести все три закона в один, и через некоторое время ему это удалось - никто ничего не должен знать. Все сам и до конца.

- Да, только так, - повторил он, еще раз убеждаясь в том, что эти слова охватывают все в его предстоящей жизни. - Никто не должен знать, все только сам и до конца. Не торопясь, но до конца. И самое главное - высшая мера.

- Что ты задумал? - услышал он Катин голос за спиной.

- Да так, пустячок.

- Что ты задумал, Володя?

- Не приставай, он знает что делает, - ответил за него Вовка.

- Будь осторожен, Володя.

- Быть осторожнее просто невозможно.

- Не доверяй никому.

- Я знаю.

- Все только сам.

- Да, конечно.

- И не торопись.

Апыхтин осторожно скосил глаза, повернул голову, но ничего не увидел, только легкий холодок коснулся его лица, как если бы совсем близко пронеслась большая птица.

- Узнаешь меня в таком виде? - спросил он, даже не надеясь на ответ.

- Ты ничуть не изменился.

- Это хорошо или плохо?

- Ты не сможешь измениться. И не торопись.

- Я знаю.

- К нам не торопись. У тебя еще много дел.

И опять холодок, шелест сухих крыльев и тень по лицу от невидимой птицы.

- Пусть так, - пробормотал Апыхтин и, встав, отряхнул руки от мелкой каменной крошки. - Пусть так, - повторил он и в тот же вечер выехал поездом в свой город.

Вещей было немного, сумка потяжелела лишь на кусок колбасы и две бутылки водки, которые он купил в Елисеевском магазине. В купе, кроме него, никого не оказалось - с наступлением счастливых демократических времен поезда опустели, вокзалы оказались и вовсе ненужными. Какие поездки, какие друзья, родственники, старые знакомые, когда каждые полгода накатывают все новые волны нищеты и безнадеги?!

А престарелый президент не вылезает из больницы, сладкоголосая прислуга постоянно докладывает изголодавшемуся народу, что тот крепнет день ото дня, набирается сил и положение в стране держит под неусыпным, отечески заботливым контролем. Расстреляв собственный парламент, расшвыряв ближние и дальние народы, теперь он звонит состоятельным подельникам по обе стороны океана и клянчит, клянчит, клянчит денег. Умирают от голодовок учителя, ложатся на рельсы шахтеры, травятся тухлятиной детские сады, сотни тысяч беспризорных мерзнут в подвалах и подворотнях, а верные соратники президента с непроизносимыми фамилиями носятся между банками, не зная, куда положить больше, куда положить меньше, яростно ссорятся, доказывая друг другу, чем виллы в Испании предпочтительнее вилл на Кипре и чем парижские квартиры уступают квартирам в Майами.