Владимир Кашин - …И никаких версий

Во время прошлой дискуссии со следователем на эту тему он не хотел обострять разговор и ссылаться на авторитеты, хотя хорошо помнил мнение академика Ивана Петровича Павлова, который говорил: «Когда в голове нет идеи, глаза не видят фактов».

Коваль не ошибся в своем предположении.

— Кстати, почему Нина Барвинок поставила на стол только две чашки? — спросил Спивак. — Вы захотели кофе? Так? А кроме вас кто еще собирался пить? Нина или Журавель?

— Не знаю, — пожал плечами Павленко. — Возможно, себе не поставила.

— Не собиралась пить?

Вячеслав Адамович пристально посмотрел на следователя. Выражение его лица говорило о том, что он удивляется такому глупому вопросу и что, если бы и хотел, не смог бы на него ответить: откуда ему знать, собиралась Нина пить кофе или нет!

— Потому что спешила домой, — сам ответил Спивак. — Поставив чайник на плиту, а чашки на стол, Барвинок сразу же ушла. И наверное, в спешке забыла предупредить вас о чайнике? Не так ли?

Павленко молчал.

— Ведь она сразу же ушла? И вы остались вдвоем с хозяином квартиры.

— Это не доказано, кто раньше ушел, — сказал Павленко. — И вообще вы ничего не знаете! — плачущим голосом добавил он. — Поймите меня правильно. Я не знал, что чайник на плите, я в кухню не заходил…

— Неправда, знали, — вмешался Коваль. — Это вы попросили кофе? Вы. Нина Барвинок пошла на кухню, набрала в чайник воду и зажгла газ, а на стол перед вами и Журавлем поставила чашки…

— Я тоже был выпивши. Не так, как Журавель, но все же… И ушел не заглядывая в кухню…

— Вы сидели в кресле?

— Да.

— При вашем участии мы провели следственный эксперимент и убедились, как вам известно, что с того места, где вы сидели, прекрасно видно плиту.

— Я не смотрел на нее тогда, пропади она пропадом!

— Вы ждали кофе. И вас должно было интересовать, скоро ли закипит чайник.

— У человека, когда выпьет, быстро меняются желания.

— Совершенно верно. Кроме жажды…

Да, и Ковалю, и Спиваку было трудно без веских доказательств. Это понимали и они сами, и, очевидно, подозреваемый.

— У вас нет и не может быть никаких доказательств, — произнес Павленко. — И все ваши домыслы — чепуха на постном масле. Да, да!

— Да, — неожиданно согласился Коваль, крайне удивив и обрадовав этим подозреваемого. — Прямых доказательств у нас нет. И даже ваше признание не приведет вас на скамью подсудимых, если мы не найдем подтверждения вашей вины.

И Спивак, и полковник понимали, что признание не есть «царица доказательств», однако в данном случае они не могли без него обойтись и стремились его получить.

— Вот именно, — удовлетворенно кивнул Павленко. — Вот именно, — повторил он уже чуть ли не с издевкой, и еле заметная судорога пробежала по его щеке. — Если бы вы и обнаружили на ручке плиты или на чайнике отпечатки моих пальцев, так это тоже не доказательство. Я не раз и не два бывал у Антона… Мог когда-нибудь и помочь по хозяйству…

— Да, — согласился полковник, — пока только мы вдвоем знаем, что вы не захотели выключить газ, когда выплеснувшаяся из чайника вода залила огонь. Вы прекрасно понимаете, что сейчас вас нельзя официально обвинить, — честно признался Коваль. — Без веских доказательств мы бессильны. Как известно, согласно закону, все сомнения трактуются в пользу подозреваемого. Но хочу, чтобы вы знали и не обманывались: я не успокоюсь, пока не найду доказательства. Если я не ошибся в своем предположении, если вы действительно виновны, то я должен доказать вашу вину во имя справедливости — высшего закона человеческого общежития.

— Вряд ли вы их когда-нибудь найдете, такие доказательства. — Тусклый взгляд Павленко оживился. — Их невозможно найти. Поймите меня правильно: я ни в чем не виноват.

— Если ошибаюсь, приму любое наказание. Но я уверен, что это не произойдет, так как у нас, кроме фактов, есть еще два серьезных союзника.

Павленко удивленно посмотрел на полковника.

— Нина?

— Нет, не Нина. После преступления всегда остаются следы. Даже после преступного бездействия. И мы найдем эти следы, которые станут доказательствами, а второй, — Коваль сделал паузу, — ваша совесть.

Не ожидая такое услышать, Павленко растерялся.

— Совесть? — пробормотал он. — А какая же может быть совесть у меня, у убийцы, как вы считаете?! Но я не убийца, поймите меня…

— Справедливость сегодня еще не торжествует и зло пока не наказано. Но всю жизнь вас будет преследовать воспоминание о преступлении и страх. И раньше или позже ваша совесть победит трусость и заставит прийти с повинной.