Владимир Кашин - …И никаких версий

Чему еще мог завидовать Журавель? Деньгам? Павленко жил значительно скромнее. Возможно, даже занимал у него — ведь Журавель всегда имел свежую копейку.

Семейной жизни? У Павленко она не была такой безоблачной, как казалось со стороны: материальные трудности, соединение под одной крышей двух несхожих характеров — мягкий, вечно колеблющийся, слабовольный Павленко и волевая, энергичная, болеющая за мужа, вечно толкающая его в спину Варвара Алексеевна, уже понявшая, что если не принять решительных мер, то лучшие годы пройдут в серых буднях.

А Павленко мог завидовать Журавлю?

Б е з у с л о в н о. Во всем! Начиная с внешности. Завидовать умению привлекать к себе людей, обаянию, которому и сам Вячеслав Адамович был не в силах сопротивляться даже тогда, когда злился на соседа.

Павленко все свое свободное время проводил у Журавля, где отдыхал душой в какой-то легкой, ни к чему не обязывающей атмосфере и где сам себе казался более значительной личностью, чем обычно, и где наконец, самое главное, — мог видеть Нину и самоистязаться, наблюдая за проявлением ее чувства к счастливчику Антону.

Он очень страдал, когда Варвара Алексеевна, не ходившая в квартиру Журавля, пыталась воспрепятствовать и его посещениям. Жена точными словами разрушала его настроение, заявляя, что он, как побирушка, бегает за самоутверждением к Журавлю, который его мизинца не стоит, но зато преуспевает и на лучшем счету в институте, чем ее растяпа муж, чьими идеями часто кормится тот же Журавель. Довольно прозорливо она замечала, что он, Славик, скорее шут при короле Журавле и его подружках, чем сам король, и этим больно ранила обостренное самолюбие Вячеслава Адамовича. В таком случае вспыхивал скандал, и Павленко, хотя ему в тот момент уже не хотелось бежать к соседу, все же уходил назло жене и старался в этот вечер возвратиться домой как можно позднее.

Варвара Алексеевна не ревновала своего мужа к женщинам, которые крутились в квартире холостого соседа. В этом отношении она была спокойна, потому что только ей, единственной в мире женщине, Вячеслав мог доверительно исповедаться, выплакать обиду, поделиться душевными страданиями. А для такой откровенности, она знала, мужу не нужна никакая другая женщина.

Еще не имея сведений о взаимоотношениях в семье Павленко, Коваль догадывался, что в жизни этой четы бывали горькие и трогательные минуты, когда Вячеслав Адамович раскрывался жене и, ища сочувствия и поддержки у самого близкого человека, изливал душу, полную обид на Журавля, полную зависти к этому баловню судьбы. Тогда Варвара Алексеевна особенно жалела мужа. Но когда она пыталась использовать эту беззащитность и откровенность, чтобы уколоть его самолюбие, Вячеслав Адамович очень обижался и даже готов был возненавидеть ее.

Так в чем же главная страсть Павленко?

Не в зависти ли таки к Журавлю?

Зависть!

Страшное, многоликое, как мифическая гидра, чувство, разделяющее людей, подавляющее естественную человеческую радость за успех другого, за похвалу в чей-нибудь адрес. Змеей вползает в душу это чувство, сперва незаметно, не вызывая душевного дискомфорта, и так же незаметно выпускает свой яд… Но иногда это страшное чувство вспыхивает сразу, вдруг, и поражает человека как удар молнии. В нем — едином ужасном сплаве — могут соединиться и ревность, и самолюбие, и обида, и самоунижение, и унижение другими. Как ржавчина разъедает металл, так и это ужасное чувство исподволь губит душу человека, подавляет все другие чувства, настроения, желания, все доброе и светлое в нем.

Дмитрию Ивановичу уже приходилось сталкиваться со случаями, когда зависть становилась мотивом недобрых поступков. Ему даже казалось, что в последнее время это пагубное чувство, как проникающая радиация, все увеличивает радиус своего действия, охватывает все больший круг людей. Потеряв свои классовые границы, когда она бушевала внутри определенного сословия, зависть угнездилась в некоторых людях без оглядки на то, кто своим трудом или талантом, своей отдачей на общее благо заслужил для себя лучшую жизнь, а кто — нет. Скрытым лозунгом завистников стало: «м н е — все!», а открытым, для внешней благопристойности: «в с е м — все!», причем в понятии «в с е м» на равной ноге должны были оказаться и труженики, и тунеядцы, даже тунеядцы побольше. И причин этого Коваль не мог понять.

Чувство зависти!

Когда Дмитрий Иванович обнаруживал его в людях, то воспринимал это чуть ли не как личное оскорбление: ведь человек завидует не потому, что чего-либо лишается. В результате успехов другого он ничего не лишается, все остается при нем, но завистник не может вынести, что другому, пусть и не за его счет, но все-таки достается больше, лучшее, и поэтому не терпит его и страстно желает ему зла.