Владимир Кашин - …И никаких версий

— Не скажите! Должны являться к десяти. Уходить в шесть. Библиотечный день, правда, у всех. У завотделов, докторов наук режим свободней. Конечно, у кого лабораторные работы, без институтской макетной мастерской не обойтись, а кто чистой теорией занимается, те стараются не крутиться в институтских стенах.

— А Журавель, значит, вольным казаком себя чувствовал?

— Для таланта закона нет, — в голосе Павленко одновременно прозвучали и убеждение, и ирония.

— Уж и нет, — покачал головой Коваль. — Вы в той же лаборатории работаете?

— Да. Такой же мэнээс. Но с более строгим режимом. Ежедневное присутствие… Но я — это я, а он был — Журавель. Поймите меня правильно… — Павленко помолчал. — Как говорит древняя пословица: что можно Юпитеру, то нельзя быку… Что поделаешь…

Коваля удивляло, что Павленко не интересуется подробностями гибели соседа.

— Журавель много пил?

— К сожалению. На него водка, как и на всех, свое губительное действие оказывала. Водка не считается с талантом.

Дальше напрашивался вопрос: «А в тот трагический вечер сколько выпил Журавель?» — но Коваль спросил совсем о другом:

— И женщинами увлекался?

— Вот-вот, — подхватил Павленко. — Деньги, водка, женщины! Кого угодно погубят.

— А если точнее?

— Деньги зарабатывал шитьем… Тайным. Он шил только женские туфельки и сапожки. Это было его хобби. Как пошьет — загляденье, конфета, мечта: не на ногу — в музей! И тут бог его не обидел. Художник! Природа иногда бывает очень своенравной: одному — все, другому — ничего. Женщины прямо молились на него. Но шил он редко. Когда в голову взбредет или деньги очень понадобятся. А бывало, увидит какую-нибудь красавицу, понравится ему, — он на этот крючок ее и ловил!.. Ведь что делал! Идет, значит, по улице…

— Редко шил? — переспросил Коваль, думая о том, что модель, созданная Журавлем или скопированная с импортной, довольно часто встречалась в городе. Даже к его Наташе попала. Здесь не один сапожник потрудился, а, гляди, не целый ли цех!

— Да, редко. В основном любовницам.

При обыске в квартире Журавля нашли несколько фотографий голых женщин, возможно подружек погибшего. Однако показывать их Павленко для опознания Дмитрий Иванович пока не считал необходимым.

— Понравится ему вдруг на улице какая-нибудь, — продолжал, разговорившись, Павленко, — Антон подходит: «Такая красивая девушка — и в таких безобразных кораблях!.. Разве это обувь!» Иная шарахалась в сторону и отходила, не слушая. Но другая проявляла любопытство: обращается вполне приличный, хорошо одетый молодой человек — и прохожая останавливалась:

«У вас есть импорт?»

«Нет, — отвечал Антон, — лучше импорта».

Разговор завязывался. Удивление женщины сменялось недоверием, когда Антон говорил, что сам шьет.

«Вы что — кустарь одиночка?»

«Модельер-художник», — не стесняясь, рекомендовался он.

«И лучше шьете, чем импортные? Скажем, «саламандра»? Или итальянские?»

«Низкопоклонствуете перед чужим, — строго отвечал Антон. — Нехорошо. Это давно осуждено. У нас могут делать лучше, но ленятся…»

Патриотизм кустаря-одиночки вызывал улыбку, с которой начинался доверительный разговор.

Окончательно покоряло собеседницу обещание, что таких туфелек ни у кого больше не только в городе — на всем свете не будет. Одним словом, хрустальные башмачки Золушки. И когда женщина уже представляла себе, как пройдется в распрекрасных туфельках, как лопнут от зависти соперницы, Антон наносил последний удар, заявляя, что первую пару шьет бесплатно… А уж если понравится, то вторую но заказу… Во всяком случае, говорил он, деньги его не интересуют, ему просто хочется сделать приятное такой красавице, его, мол, эстетическое чувство оскорблено грубыми кандалами на ее прекрасных ножках.

Короче говоря, новая знакомая шла на примерку как завороженная. Антон не обманывал. Он действительно шил оригинальную пару туфель и от денег отказывался…

— На самом деле был таким альтруистом?!

— Да нет. За первую пару он и вправду не брал ни копейки. Особенно если женщина ему понравилась. Но за вторую, третью лупил безбожно… Он ведь разборчивый был. Не только красивую подыскивал, но чтоб и с деньгами. Правда, купюры клиенток в руки принципиально не принимал. Такой каприз у него был. В передней висел женский сапожок. «Туда, — говорил, — и бросайте. Сколько у вас найдется. Но, бога ради, не больше сотни, больше туфельки не стоят…» Ну а если речь шла о сапожках, то намекал уже на две…