Джеймс Олдридж - Джули отрешённый

– Не так, не так – кричал он. – Ты не понимаешь…

Он начертил на песке струны банджо, на струнах – ноты (квадратики и треугольники), потом начертил еще один ряд струн и еще ноты и стал тыкать в них пальцем, показывать, что мне делать.

– Да разве это музыка, разве ноты так пишут? – сказал я. – Навыдумывал невесть что.

– А мне нужно именно это, – возразил он.

Этого я не мог. И не только потому, что задача была слишком сложная: в банджо и вообще в струнных инструментах я так же не разбирался, как Джули в общепринятом нотном письме.

Но одновременно с моими неуклюжими попытками исполнить то, чего он от меня хотел, он играл на кларнете – и вот это было поразительно. Он полностью овладел кларнетом, по крайней мере, знал все, что можно из него выжать. Он вовсе не стремился к совершенному исполнению, но, даже не понимая, что это за музыка, я изумился – такая она была прихотливая и сложная. Джули чужда была какая-либо лирика и чувствительность. Он по-прежнему возводил из звуков пирамиды, складывал целые глыбы – вероятно, такой он придумал способ инструментовки. На беду, того, что он строил согласно своей музыкальной алгебре, он не мог услышать. И чем ясней ему становилось, что я обманул его ожидания, тем больше он выходил из себя, и под конец мы уже обвиняли друг друга в тупости, невежестве и неуклюжести.

– Ну, неужели ты не можешь пошевелить пальцами? – кричал Джули. – Я сам неуклюжий, не лучше Джекки Смита, но это и я могу. Вот, смотри!

И он показал на банджо, чего от меня хочет. Но поздно. Понимай я тогда больше, я был бы терпеливей, и Джули открыл бы мне больше своей музыки. Но попытка его слишком быстро разбилась о наше взаимное непонимание, и он махнул на все рукой, вдруг задрал кларнет кверху, совсем как Билли, и яростно заиграл джазовые ритмы, которые от него слышал, да так, словно всю жизнь только этим и занимался, хотя и они звучали у Джули как-то отвлеченно.

– Только это тебе и понятно, – свирепо бросил он, словно я был для него олицетворением всесветного джаза.

– Это, по крайней мере, что-то знакомое, – сказал я.

– А что толку? – закричал он.

Но я утихомирил его, спросив, слышал ли Билли, как он играет на кларнете.

– Нет. Но ты поди к нему и спроси, можно ли мне еще подержать кларнет у себя.

– Спрашивай сам.

– Ну почему ты всегда так говоришь? Тебе ж нетрудно его спросить.

– А тебе трудно? Не век же мне быть у тебя на посылках! Да и чего ты беспокоишься? Кларнет-то у тебя, верно?

– А потом явится полицейский Питерс и скажет, я его украл.

– Билли не натравит на тебя Питерса, сам знаешь.

– Откуда мне знать?

Спорить с Джули было бесполезно, и я еще раз согласился поговорить с Билли.

– Но только если ты кое-что мне объяснишь, – сказал я.

– Что еще?

– Почему ты поссорился с Бетт Морни?

– Я не ссорился, – ответил он.

– Тогда почему ты с ней больше не разговариваешь?

Джули встал с колоды.

– Я не обязан с ней разговаривать, – сказал он.

– Да что она тебе такого сделала?

– Нечего было ее отцу вмешиваться!

– А как это он вмешался?

– Он хочет, чтоб по субботам я работал у него в лавке.

– Ну и что? Он же будет тебе платить.

– Он хочет, чтоб она приходила сюда.

– Кто? Бетт? – Я прикинулся, будто ничего знать не знаю, но Джули не проведешь.

– Чего ради они вмешиваются? – с горечью сказал он. – Какое им до нас дело?

В ту пору характер у Джули становился еще трудней, никак не угадаешь, чего от него ждать, и, продолжай я расспрашивать про Бетт, он, чего доброго, и со мной перестал бы разговаривать.

– Ну, все-таки, – начал я, – все-таки… – и прикусил язык. И опять ничего не прояснилось – с Джули всегда так бывало. Но я не удержался и закинул другую удочку:

– Знаешь, если Билли услышит, как ты играешь на кларнете, он в лепешку расшибется, а уговорит тебя выступать с «Веселыми парнями».

– Я не против, – невозмутимо ответил Джули.

– Ты, правда, стал бы играть с «Веселыми парнями»?

– Да…

– Джаз?…

– Что угодно. Не все ли равно? Я не верил своим ушам.

– А что скажут твоя мать и доктор Хоумз? – спросил я.

Зря спросил.

– При чем они тут? – сухо сказал Джули. – Чего ты их приплел?

Встал и пошел прочь. Я – за ним, но он вошел в кухню и захлопнул дверь у меня перед носом. Я постоял минуту-другую, повернулся и пошел к калитке. Почти тотчас кухонная дверь снова хлопнула, и у меня за спиной послышались торопливые шаги. Я знал, чьи это шаги, и мгновение спустя уже тонул в нежном объятии, в душном аромате.