Уильям Рихтер - Очи черные

От мысли, что Клеско жив и поправляется – неважно, насколько далеко и под какой охраной, – у Валли побежали мурашки, и все уверения Грира для нее ничего не значили. Алексей Клеско навсегда останется ее кошмаром.

Несколько минут они молчали, а когда Валли взглянула на Этли, она с удивлением увидела на его лице улыбку.

– Что?

– Ты получила первый приз, Валли, – сказал Этли. – Ты, кажется, единственный человек, связанный с этим делом, кто не спросил меня об этих чертовых камнях. О них обычно спрашивают в первую очередь…

Валли пожала плечами:

– Мне плевать на камни.

– Это хорошо, потому что их больше нет. Уже почти пятнадцать лет, по данным федералов.

– Что с ними случилось?

– В конце концов Елена и Хатч поделили их поровну. Им обоим нужны были деньги, но они знали, что если запустят камни на рынок, их быстро выследят. Тогда Хатч нашел дилера, специалиста по драгоценным камням, парня из Атлантик-Сити, по-видимому, который согласился выставить их на продажу с немного измененными описаниями. Оказалось, что на Мадагаскаре добывают александриты с такой же янтарной прожилкой. Не точно такие же, но достаточно похожие. Они отдали этому парню двенадцать процентов прибыли в обмен на то, чтобы он записал камни как мадагаскарские. Твоей матери удалось удачно вложить полученные деньги. Хатч не был так умен и со временем потерял всё.

– Сколько же зла принесли эти… – начала Валли, но не закончила свою мысль. Теперь все это не имело значения. Они с Этли немного помолчали, глядя на Гудзон, несущий свои воды вдаль.

– А мне так больше нравится, Валли, – признался он. – Когда между нами нет забора.

Валли спала. Она отключилась на шесть или семь часов и слегка растерялась, проснувшись на диване в гостиной ранним утром. «Я дома», – напомнила она себе, как напоминала уже трижды по утрам, проснувшись и вспоминая, где она и какая череда событий привела ее сюда. Она встала, умылась, пошла на кухню и включила кофеварку.

Посмотрела, как закипает вода, потом взяла чашку кофе и пошла в гостиную. Села на диван, где недавно спала, и закуталась в любимое одеяло своей матери. Выпив полчашки кофе, Валли наконец взяла конверт с письмом матери и открыла его.

Письмо было написано всего месяц назад и ничем не напоминало то витиеватое послание из папки с Брайтон-Бич.

«Моя милая Валли, – начиналось письмо. – В последние дни я в основном волнуюсь и сержусь. Где ты? Почему не приходишь домой, ко мне? Я знаю, что очень виновата в том, как сложилась наша жизнь. Я лгала, я скрывала правду. Единственное оставшееся мне утешение связано с уверенностью: какие бы ошибки я ни совершила, какие бы раны ни нанесла, результат всего, хорошего и плохого, – это ты, моя Валли, и я нисколько не сомневаюсь, что ты идеальна такая, какая есть. Ты самый сильный, умный и любящий человек из всех, кого я знаю. Понимаешь ли ты это? Надеюсь, поймешь прежде, чем будет поздно. То, что ты делаешь сейчас со своей жизнью, я не могу ни оправдать, ни понять, но вся моя печаль по этому поводу не изменит моей уверенности в том, что ты сможешь многого добиться в этом мире. Пожалуйста, найди способ делиться своими дарами с теми, кому ты нужна. Если ты это сделаешь, все прошедшее превратится в путь, который стоило пройти. Единственное, о чем я жалею, что меня не будет с тобой, когда ты придешь к цели. И я надеюсь на то, что есть Царствие Небесное, потому что… хочу когда-нибудь увидеть, чем ты станешь. С любовью, Елена».

Валли прочла письмо от начала до конца дважды, потом положила обратно в конверт и вернула на кофейный столик. При других обстоятельствах содержание письма вызвало бы у нее слезы, но не этим темным ноябрьским утром. Валли знала причину: никакой крик души теперь не мог для нее сравниться с той сценой прощания в снегу на острове Шелтер, когда Валли и ее мать нашли друг друга и одновременно потеряли навеки. Это событие и все последующие дни одинокой борьбы со своим горем вымотали Валли. Тоска и слезы конечно же будут возвращаться к ней снова и снова днями, неделями, годами. Но пока Валли Стоунман выплакала свое.

Другой реакцией Валли была мысль о том, откуда на самом деле взялось то поэтичное, эмоциональное письмо из папки с Брайтон-Бич. Валли попыталась представить себе, как агент Корнелл Браун – человек, которого она знала как Панаму, – сидит и сочиняет письмо, такое естественное, такое взволнованное, – и это казалось ей совершенно нереальным. Но если не сам Браун написал это письмо, тогда кто? Один из испорченных предателей из его команды в АТФ? Тоже вряд ли. Инстинктивный эмоциональный отклик Валли на это письмо не мог быть случайным: его написал кто-то по-настоящему страдающий, кто-то, испытавший боль потери.