Галина Романова - Ведьма отмщения

– А мне? Мне можно? – Лидочка схватила липкими от сока пальцами ладонь проводницы. – Возьмите меня, а! Я готова туда-сюда, туда-сюда! У меня ведь тоже никого нет. Я тоже одна! И я… Я плохо вела себя раньше. Плохо зарабатывала, вот…

– За это не сажают? – сурово свела брови проводница. – У нас тут с воровством строго! Сначала наш человеческий суд, потом уже настоящий.

– Нет, нет, что вы! За это не сажают точно. За это… За это презирают, – тихо закончила Лидочка, и слезы снова закипели у нее в глазах. – Вы тоже можете.

– Что?

– Презирать.

Она опустила голову, но чувствовала, что женщина пристально ее изучает. Потом та вздохнула, тронула ее за плечо.

– Нет у меня никаких прав презирать тебя, детка. Сама не святая. Далеко не святая. Помнишь? Пусть бросит в нее камень тот, кто без греха?

Лидочка кивнула, хотя и не помнила. Но слова запали ей в душу. И тихий домашний голос женщины тоже запал ей в душу. И выходить уже не хотелось с поезда, не то что прыгать. Хотелось катить и катить без остановки, наблюдая за сменой времен года за окном. Засыпать под стук колес, под стук колес просыпаться. Разносить людям горячий чай, сочувствовать им, понимать.

– Ладно, подумаю, поговорю с начальником. У Федьки вроде посудомойки нет, а должна быть! Парень зашивается. Пойдешь, если что, посуду мыть? Не зазорно?

– Пойду!

– Поработаешь, присмотримся, может, и в вагон переведешься. Ну, давай, что ли, пригубим за знакомство. Ой, балда! – проводница легонько шлепнула себя по лбу. – Мы же с тобой так и не познакомились! Тебя как зовут-то, дочура?

– Меня Лидией. – Она протянула ладошку, пожала руку женщине, мягкую, теплую и надежную. – А вас?

– А меня Надеждой! – сверкнула белоснежными зубами женщина, широко улыбаясь. – Вот дали имечко родители! Просто клеймо, а не имя, Лидусь! Все ведь всегда на меня надеются! Все и всегда!

– А мне можно?

– Что?

– Можно на вас надеяться? На вас надеяться я могу?

– Можешь, – серьезно сказала проводница и кивнула на бутылку. – Ну давай, что ли, разливай.

Лидочка подняла пластиковый стаканчик с наливкой, улыбнулась и впервые за долгое время почувствовала себя свободной и чуть-чуть счастливой.

– За вас! – произнесла она с тихой улыбкой. – За Надежду!!!

Маша только что вышла из душа, вытирала и причесывала волосы перед зеркалом в прихожей, когда в дверь позвонили. Она машинально глянула на часы, было около одиннадцати ночи. Недоуменно пожала плечами. Кто мог прийти так поздно? Тут же подумала, что, дождавшись сиделку, Мишка решил удрать к ней, но все же спросила:

– Кто?

Не имело смысла смотреть в глазок. На лестничной клетке не было света. Опять не было света!

– Маша, это я. Шпагин!

О Господи!

У нее тут же подкосились ноги, закружилась голова.

Она не хотела его видеть! Никогда!

Нет, не так! Она не могла его видеть! Не должна была его видеть! Он – свидетельство всех ее кошмаров. Кошмаров последних долгих недель. Он заставил ее сомневаться в себе. Заставил думать о себе плохо. Потом помог от всего этого избавиться, но легче не стало. И этот утренний поцелуй. Долгий, сладкий.

Все запуталось, стало еще более сложным.

– Маша, откройте, – настаивал из-за двери Шпагин. – Мне надо с вами поговорить!

Ей показалось, что в его голосе прозвучало отчаяние. И она не выдержала и открыла ему дверь.

– Что происходит?! – Шпагин резко шагнул вперед и, сам того не ожидая, обнял ее. – Я обидел тебя?! Прости, если так! Я звоню, ты не берешь трубку! Сама не звонишь! Дома тебя нет…

– Я ухаживала за отцом. – Она завозилась в его объятиях, отстранилась, отступила на шаг.

– Как он? – Шпагин тяжело дышал, глядя не нее потемневшими глазами. Оказалось, он очень по ней скучал. Больше, чем представлял себе.

– Ему лучше. Он хочет, чтобы ему читали Достоевского. – Маша грустно улыбнулась. – Плачет, кается.

– Что он решил? Он станет предъявлять претензии девушке, что на него напала?

– Нет. Он не хочет никакого преследования! Эта девушка – его дочь. – Маша плотно сжала губы. Качнула отрицательно головой. – Нет! И Лиду с ее парнем отпускайте. Деньги, в конце концов, нашлись. И… Отец не хочет ничего! Никаких разбирательств. Считает это искуплением грехов.

– А ты?

– Что я? – не поняла она.

– Ты станешь подавать заявление на эту девушку и на своих сотрудников?

– Каких сотрудников?! – Маша нахмурилась, ничего не понимая.

И Шпагин ей все рассказал, заканчивая словами: