Галина Романова - Ведьма отмщения

Она помотала головой из стороны в сторону.

– Паршиво… – выдохнул он и вдруг предложил. – А хотите я вас нарисую?

– Как это? – Она повернулась к нему, глянула невозможной голубизны глазищами так, что заныло внутри. – В смысле, нарисуете? Голой?!

– Нет. Лицо. В профиль.

– А где? Где рисовать станете? – она говорила, судорожно сглатывая всхлипы, слез уже не было.

– А давайте зайдем в кафе. Там есть салфетки, карандаш попросим.

Сергей осторожно окинул взглядом себя. В принципе ничего, три дня назад он переоделся в чистое, Лида приносила. Грязное забрала. Куда же она подевалась-то со всем этим грязным бельем?! Дома у Сергея ее не было, равно как и тех самых шмоток. Со своей квартиры тоже съехала. Куда же? С грязным-то бельем?!

– Давайте, – вдруг кивнула девушка и протянула ему изящную ладошку. – Меня Надей зовут.

– Сергей. – Он осторожно пожал ей руку. И тут же спохватился: – Только, Надя, денег у меня лишь на две чашки кофе. Идет?

– Идет, – неуверенно улыбнулась она. – У меня еще на две чашки.

– Отлично!

Они вышли на первой же остановке. Нашли небольшое кафе, обещавшее недорогие комплексные обеды, кофе, шаурму и пончики. Кофе оказался вполне сносным. Салфетки плотными, а официанты сговорчивыми. За обещание нарисовать и их тоже они притащили Сергею три простых карандаша разной длины и разной степени твердости. И он принялся рисовать Надежду. И пока рисовал, вдруг стал рассказывать всю свою жизнь. Нелепую, неудавшуюся, запятнанную глупыми поступками и решениями. Даже о том, что хотел как-то придушить Лидочку, рассказал. И про длительный, затянувшийся на годы запой рассказал.

Надежда слушала спокойно, не охала и не пугалась особо. Единственным словом, которое она выпалила, было – здорово! Это когда он признался, что увидел убийцу бедной женщины. Потом нарисовал его и предоставил портрет полиции.

– Вот как-то так. – Он протянул ей салфетки с ее профилем, ее глазами, губами, нежной ручкой, подпирающей подбородок. – Как-то так сложилась моя жизнь, Надя. Глупо! Бездарно!

– Нет, вы очень талантливы, – возразила она, допила кофе, сложила салфетки и сунула их в сумочку. – Идемте, Сергей.

– Куда? – Он поднялся следом за ней.

– Идемте, вы должны меня проводить. Уже поздно, и идти одной очень плохо. И по городу, и… по жизни. Ваши работы я завтра покажу своей хорошей знакомой. Ей срочно нужен декоратор. Но у нее нет больших денег, а все просят очень много. Может быть, вы договоритесь.

– Да! – закивал он и даже зуд в ладонях почувствовал, так захотелось работы, большой, долгой.

Они вышли на улицу и добрались до ее дома минут за сорок. И уже прощаясь, он вдруг спросил:

– Надежда, а вы любите сирень?

– Сирень? – она удивленно вскинула брови, помотала головой. – Нет, Сережа. Я люблю ландыши. Они пахнут летом! Я люблю лето…

– Пусть будут ландыши, – без конца повторял он, возвращаясь домой, и широко улыбался. – Пусть будут ландыши. Лето – это тоже замечательно!..

Лидочка сидела, сжавшись в комочек в углу нижней полки в купе. Вообще-то ей продали верхнюю полку, но в купе никого больше не было, и она села у окна. Она смотрела на мелькающие за окном пейзажи, ни о чем не думая. Начать думать значило начать бередить душу. А ей – душе – и так плохо. Она маялась, стенала, печалилась. Ничего-то у Лидочки не вышло. Не получилось выйти замуж за Мишу. Не получилось остаться с Сережей. Она поняла, что не получится, уже давно. Но он настаивал, она не спорила. Думала, пусть идет все, как идет. Может, и неплохо с ним будет. Но когда пришла к нему в последний раз на свиданку, то вдруг как-то разом прозрела.

«Господи! – думала она, наблюдая за тем, как он переодевается. – Он ведь так и будет висеть вечным грузом на моих ногах! Станет моим вечным укором! Я никогда не начну с ним ничего нового! Все, все, все будет напоминать мне о том, что было. С ним ничего не выйдет. Надо… Надо бежать!»

И она сбежала. Сдала ключи от своей квартиры квартирной хозяйке. Прибралась у Сережи дома. После визитов к нему полиции, понятых там был полный беспорядок. Она вымыла пол, протерла окна, повесила шторы, которые купила на распродаже. Перестелила ему постель и поставила в сушку новые тарелки и чашки. Старые щербатые выбросила.

Может, и у него что-то получится без нее? Может, спихнет с себя тяжесть прошлых лет. Вспомнит, что был неплохим художником. Забудет, что сильно пил, что выполнял ее гадкие приказы. И забудет, может быть, что вообще ее когда-то знал – плохую, грязную, алчную.