Николай Загородный: Раскрытие тайны

Неяркое октябрьское солнце уже завершало дневной круг, когда путевой обходчик Василий Спиридонович Кочетков проходил вдоль своего линейного участка. В руках у него был тяжелый, повидавший виды гаечный ключ, молоток, справа на боку висел неизбежные спутник — фонарь, в кармане, на всякий случай, петарды. Как всегда, не торопясь, отмерял Спиридоныч метр за метром, просматривая каждый рельсовый стык.

Сколько таких метров и километров отмерил состарившийся уже на своем участке Спиридоныч! Начинал молодым, а теперь уже и внуки повырастали. Своими руками высаживал он когда-то маленькие деревца на защитной полосе, а теперь справа и слева вон какой лес вырос. Остановившись, Спиридоныч любуется молодыми дубками и кленами, покрытыми позолотой осени.

Так со своими мыслями и заботами добрался Кочетков до отметки 427 километра, откуда начинался участок его давнего приятеля — Петра Никандровича Василькова. Когда возвращался обратно, захотелось передохнуть, перекурить. Спиридоныч спустился с насыпи, срезал для внуков ветку с большими багряными листьями клена, выбрал поудобнее место на краю заросшего пожелтевшей травой кювета, присел и закурил. Выкурил одну папиросу, другую, но вставать не хотелось. Солнце уже спряталось, и только отблески его еще догорали на краю горизонта. Свисавшие низко над головой листья тихо шумели и, казалось, настороженно повторяли одно и то же: «Иди, иди же!».

— Ну, пора Спиридоныч! — выкурив еще одну «шахтерскую», сказал себе обходчик и только хотел подняться, как рядом глухо хлопнул выстрел, и Спиридоныч замертво скатился в кювет. Багряная ветка клена так и осталась зажатой в его правой руке.

Прошло всего сорок минут с того момента, когда шумный эшелон с призывниками покинул станцию Сосновку. Перед глазами дежурного по станции еще мелькали совсем недавно бегавшие по перрону с котелками и ведрами молодые и задорные ребята, в ушах еще звучала их дружная песня, которая доносилась из широко открытых дверей уходящего эшелона. А вот сейчас кто-то надрывно кричит в телефонную трубку дежурному по станции и повторяет что-то необычное, непонятное: «эшелон, бригада, бригада, милиция, КГБ». Потом голос стал спокойнее, разборчивее: звонили с поста путевого обходчика, требовали срочно выслать на 425-й километр рабочих ремонтной службы — разобран путь, позвонить в милицию — убит обходчик.

— Что-то непонятное, — тревожно думал дежурный по станции и в спешке вызывал нужные и ненужные номера телефонов.

Первыми к месту происшествия прибыли подполковник государственной безопасности Иван Иванович Гаршин — моложавый человек, с острым, испытанным глазом, пришедший в органы розыска еще комсомольцем, его помощник — лейтенант Самарцев с черной покрытой дерматином так называемой оперативно-следственной сумкой, судебномедицинский эксперт Кувшинников и несколько сотрудников милиции.

Была уже глубокая ночь. Черное небо совсем опустилось и, казалось, слилось с землей. Нигде ни звездочки, ни просвета. Только яркие прожекторы локомотива застрявшего на железнодорожном полотне эшелона пронизывали эту непроглядную темень, освещали толпившихся впереди него людей.

— Не видел, но показалось, почуялось, что впереди беда, и рука потянулась к тормозу, — говорил машинист, показывая на лежавший почти у самого паровоза на рельсах труп Спиридоныча, на разобранные, чуть сдвинутые с места стыка рельсы Машинист часто вытирал рукавом спецовки свой вспотевший лоб и повторял: «Ну и гад, ну и гад, поди ищи его теперь…»

Путь раскрытия преступления — трудный, сложный и извилистый путь. Чаще всего он начинается поисками следов и различных, связанных с происшедшими событиями предметов, — этих незаметных на первый взгляд, но явных, обличающих преступника улик. Наивно думать, что улики всегда открыто заявляют о себе. Нет! Они часто незаметны, скрыты, даже невидимы. Их надо искать, искать упорно, кропотливо, настойчиво собирать по крупицам, помня, что каждая, на первый взгляд даже незначительная мелочь, обнаруженная на месте преступления, может своим безмолвием сказать больше, чем многие свидетели.