Гуннар Столесен - Ночью все волки серы

— Затем — пожар на «Павлине» и человек по прозвищу Призрак.

Я не спешил, дал время моим словам как следует осесть в его сознании. Брови его опускались одновременно, а лицо оставалось таким же: лицо опытного политика и прирожденного бизнесмена. «Ах, вот как…» — было единственное, что он произнес.

Мне пришлось вкратце изложить ему то, что мне было известно о пожаре на «Павлине» от Ялмара Нюмарка, и то, что Ялмар рассказывал мне о расследовании и о своих подозрениях по поводу Харальда Ульвена. Монолог я закончил словами: «От вас мне хотелось бы или получить подтверждение тому, что рассказывал Ялмар, или услышать то, чего он, может быть, не знал или забыл». Еще одним красивым жестом я дал понять, что настала его очередь нести эстафетную палочку.

Конрад Фанебюст поглядывал на меня исподлобья.

— Но я хотел бы знать, чьи интересы вы представляете и какие обстоятельства смерти Ялмара вы имеете в виду. Вы журналист?

— Я частный сыщик, но к вам я пришел как друг Ялмара Нюмарка, можно сказать, его последний друг. Он был очень одинок в конце жизни.

— Частный сыщик?

— Да, но повторяю, меня никто к вам не посылал. Я пришел по собственной инициативе, а что касается странных обстоятельств… — Здесь я решил зайти с тыла. — Вы верите, что Призрак мертв?

— Призрак? — Он не скрывал удивления. — Хм-м… Ни ведь наши подозрения не подтвердились, и я сомневаюсь, чтобы это произошло в будущем. Я хорошо помню, как в газетах писали, что Ульвен мертв, это было много лет назад…

— Это было в семьдесят первом.

— Возможно.

— А ваши подозрения насчет Ульвена, насколько они были обоснованны?

Конрад Фанебюст откинулся в кресле поудобнее, засунул большие пальцы в кармашки жилета и уставился в одну точку где-то над моей головой. Его взгляд стал задумчивым. Нахлынули воспоминания:

— С тех пор прошло много лет, Веум, подумать только… — Взгляд переместился пониже. — И, как я ни старался забыть это время, не получается. Еще видны шрамы, и раны порой напоминают о себе, особенно по ночам.

Затем его взгляд опять уперся в потолок, как будто именно там, над моей головой, и скрывалось его прошлое.

— Те расследования, что мы проводили в пятьдесят третьем, хотите — называйте их допросами, — я помню во всех подробностях. Нам выделили пару кабинетов в старом полицейском участке на улице Всех святых. Мы засиживались допоздна, изучали технические отчеты, показания свидетелей, данные криминалистов. Вечерами все затихало, тогда ведь было все по-другому. Машин было еще мало, изредка проезжал автобус. А кабинет нам дали совсем крошечный, и когда мы собирались там втроем, он казался битком набитым. По одну сторону стола садился я, по другую — Ялмар, а тот, кого мы приглашали, оказывался зажатым между стеной и торцом нашего стола. И прямо над его головой красовалась единственная в этой клетушке картина — портрет нашего короля Хокона. А Харальд Ульвен был крепкий орешек.

Лицо Конрада Фанебюста вдруг стало жестким, но он продолжал:

— Харальд то и дело твердил, что его преследуют и тем самым попирают его права. Ведь в сорок пятом допрашивали его тоже мы. И поскольку он уже отбыл наказание за измену родине, в общем-то мы не должны были относиться к нему так, как мы относились. Но запреты нам были не помеха. За годы войны мы с Ялмаром кое-что пережили, такое не забывается. К тому же время великих адвокатов тогда еще не настало, это сейчас с фашистским отребьем носятся, как с любимым пуделем короля.

Он улыбнулся одними уголками губ:

— Как сейчас, я вижу Ялмара за тем столом. Большой и с виду добродушный, но твердый, как кремень. И в годы войны он был таким же. Усталости не знал. Под утро, часам к четырем, я зеленел, как заплесневелая макаронина, а он был все так же свеж и полон сил. Харальда Ульвена по потолку гонял, а сам внизу пританцовывал.

— А что конкретно вам удалось узнать?

Конрад Фанебюст с трудом вернулся в настоящее:

— Харальд Ульвен ни в чем не признался, И его не удалось сдвинуть ни на йоту. Но это, как ни странно, еще больше убеждало нас в нашей правоте. Если бы он сломался, пытался выгородить себя, молил 6 пощаде, возможно, тогда мы бы сомневались. Но он был только раздражен и отчаянно зол. И не выдал себя ничем, как ни изматывали его наши допросы. Таким, и только таким типом мог быть Призрак. Ловкий черт, всегда сухим из воды выйдет.

Его лицо опять напряглось:

— Многие из тех, кто во время войны стал его жертвой, были нашими близкими друзьями. Кто-то убирал их безжалостно, действуя незаметно, как призрак. Люди, которым прежде удавалось выйти целыми, невредимыми из сложнейших ситуаций, вдруг гибли от несчастного случая! Человек, который в жестокий шторм мог взобраться на стометровую скалу после высадки на берег из рыболовецкой шхуны, не упадет с лестницы, переломав позвоночник. Тот, кто однажды переплыл за два часа зимний Хардангерфьорд, не может нечаянно свалиться в бухту Воген и утонуть. Я хорошо помню, как-то под утро мы с Ялмаром всерьез обсуждали, не лучше ли нам посадить Ульвена в машину и завезти его куда-нибудь подальше, чтобы покончить с ним навсегда. Мы проделывали такие штучки во время войны, и для нас Харальд Ульвен оставался врагом, словно и не было этих нескольких послевоенных лет.