Инна Булгакова - Сердце статуи

Она отмечает, но девица такого пошиба (какого — это тоже загадка!) вряд ли стала бы сокрушаться по столь ничтожному поводу; ну, не ее черты запечатлены, ну, и плевать. Ее звонок ко мне 10 июня, ее претензии — лишь предлог — приехать и забрать изумруд как плату, компенсацию за причиненный якобы ущерб. Я, проклятый поросенок, не могу устоять — «Статуя торжествует!» — удаляю Надежду, зажигаю свечи и Вагнера. Эстетские поминки, пышное погребение прошлой жизни.

Но было два звонка. Некто, второй поросенок, с «медового месяца» опускается на грешную землю. Сквозь треск и шорох он слышит женский голос, делает неверные выводы и опережает Цирцею.

Надя видела нас с ним в окнах мастерской: до поры до времени он себя не выдает (например, решил, что она где-то в доме), иначе мы сразу сцепились бы. Входной звонок или тот же знаменитый стук сквозь голос Брунгильды. Ко мне натурщица, я должен часок поработать. Не буду мешать (допустим, угощусь на кухне коньяком). Я открываю Вере дверь, мы поднимаемся в мастерскую, она раздевается. Возникает он и застает меня врасплох… или я, в качестве «чудовища ренессанса», провоцирую его на удар. Тут бы преступнику и скрыться, но он замечает вдруг, что я — мужик двужильный — жив. В болезненном исступленье крушит все вокруг (не трогая, между прочим, посмертную маску Ангелины), «добивает» меня… Однако должен быть крепко замешан и третий поросенок, иначе товарищи не покрывали б друг друга так упорно и уверенно.

Впрочем, откуда мне знать, какие между ними прошлые счеты имеются? Почему я раздружился с доктором двадцать лет назад?.. Нет, Вера не могла провести в кемпинге неделю, чтоб ее никто не заметил. А если днями она болталась в киноэкспедиции, а у доктора только ночевала? Да почему подпольно? (там кстати, режиссер утонул… не «кстати», это к делу не относится). Не из-за меня подпольно, у меня уже была Надя — это чувствую безошибочно. Ладно, оставим мои чувства, а вот товарищи… Иван Петрович скрыл, что подвозил Цирцею в Москву, а Сема — про посмертную маску жены. Следователь уверен (я тоже), что замешаны оба, но в разной степени.

Я нервно закурил, подошел к окну, облокотился о подоконник. Голубое шелковое оконце темно, а веранда светится, озаряя мощное подножие дуба и белые осколки. Андрей приехал тогда неожиданно с улицы Сергия Радонежского, что рядом со «Скорбным путем»… о них не надо! Захотелось послать все к черту, забрать ее и уехать… куда? Куда ты денешься? Здесь твой дом (гроб и дворец), твоя судьба, твоя Надежда… Надо всего лишь найти мертвую и освободиться от нее.

Андрей видел Веру в четверть одиннадцатого, а через полчаса Надя нашла меня, времени в обрез. Но она была сосредоточена на моей мнимой смерти и так напугана, что ничего вокруг не видела, кроме «статуи». Между тем в ночи под звуки «Гибели богов» бесы кружились… Например, кто-то прячется в кладовке, пережидает на кухне, в спальне, в сарае с трупом, завернутым в простыню… некрофил! Потом проникает на участок Голицыных, чтобы на время избавиться от мертвой; вещи же прячет отдельно с целью затруднить опознание трупа. Да, но в таком необычном месте… Господи! — меня вдруг осенило, — я даже засмеялся от облегчения. Ведь очевидно: подвести брата с сестрой под монастырь или мне, в случае чего, подсунуть. Вот почему узелок не тронули за два месяца.

Всей душой я чувствовал, что иду по верному следу, мне словно самому померещилось это копошенье во тьме, в крови… Он должен был умыться (да в ванной!) и переодеться. В мою, надо думать, одежду; не запасную ж он с собой взял. Сема… да, ювелир как-то многозначительно, подчеркнуто говорил об одинаковых адидасовских костюмах. Это серьезная зацепка, очень серьезная. Завтра же Семена возьму в оборот.

Вот так, постепенно и жутковато, картина вырисовывается. Но догадки и домыслы пока что не приоткрывают тайны бесследного исчезновения, в которой последний, посмертный ужас и возмездие… Я, как лунатик, пошел на выход, остановился… зачем я приходил? Ах да, студенческий зачет.

Но по дороге в кладовку опять остановился и принялся шарить в пыльных обломках. В основном крошево и мелкие куски, бесформенные, но попадались и побольше: уцелевшая стопа, незрячий глаз, часть руки (не тот изгиб!), улыбка… или не улыбка?.. в общем, крупные женские губы, уголки прелестно и как-то жестоко загибаются вверх. Ее губы, Цирцеи. Я уронил кусок алебастра, поднял другой: странное существо с безобразным личиком и рожками на темечке. Очень похожее я из пластилина вылепил, ну да, как из больницы вернулся. Господи, да это же поросенок! Не рожки, а ушки, не личико, а морда с пятачком… Ну вот, тайна и раскрылась: он разнес Цирцею со свиньями, которую парфюмерный шеф больше не увидит. Никто не увидит — и слава Богу.