Георгий Лосьев - Рассказы народного следователя

– Я уже много думал… Но ведь можно этого мерзавца… и после?

– Если такое городишь, значит, вовсе не думал. Словом, я в этом случае тебе не советчик…

– Когда заседание коллегии?

– Сегодня ночью… Ступай домой, поспи часа два и помни: «чистые руки»…

…Часы в дежурке пробили полдень, когда легкий толчок в плечо снова заставил Афоньку мгновенно проснуться.

– Иди с ним! – сказал новый дежком, указывая на красноармейца.

– Куда еще? Обратно в конюшню?

– Эва! Проспал ты, братишка, царство небесное… Нет у нас конюшни… Постреляли своих лошадок на зорьке… Сам начальник санитарной инспекции был… Ну, очнулся? Проведи его, Пластунов, к Андрееву.

– Топай вперед, конский доктор! – приказал конвойный, легонько подталкивая Афоньку к внутренней двери. – Не дрейфь: Андреев наш – матрос… Легкий человек: ласковый, веселый…

Пластунов перемигнулся с новым дежкомом.

– А че ему надо, вашему матросу? Я же договорился с этим… С Борис Аркадьичем.

– Смотри-ка! С самим начСОЧем договорился? Ну, значит, Андреев в рассуждении договора… Пошли, что ли?

У Андреева сидел вызванный в Чека начальник уголовного розыска Кравчук – бородач в новенькой офицерской шинели, со штопаной дыркой в левой половине шинельной груди и с пуговицами, затянутыми алым сукном.

Серые офицерские шинели были данью моде. Такой же, как матросские клеши «сорок второго» калибра с клапанами, за которые засовывали бескобурно наганы. Или высокие, до колен, шнуровые ботинки – их носили и мужчины и женщины. В тревожные дни и ночи на фронте попробуй быстро справиться со шнуровкой… Но – мода. А то еще – пулеметные ленты на матросских бушлатах, крест-накрест. Когда лежишь в цепи и комроты орет: «По наступающей цепи белых… Часто! Начинай!» – какая может быть речь о «частом» огне, коли приходится и со спины и с-под мышек выкорябывать патроны, а они в гнездах пулеметной ленты сидят крепко!.. Вот и вертись, пока догадаешься все это боевое украшательство перехватить финкой…

Куда лучше были кожаные подсумки, каждый на тридцать патронов, заключенных в обойму… Вставишь обойму в винтовку, нажмешь большим пальцем – патроны сами скачут в магазин. Удобно, хорошо, практично. Так не, куда там! Подсумки отдавали «гражданским» на разные там подметки да набойки, а на себя пулеметную ленту.

И с шинелями получалось странное дело: сам адмирал надел на себя вместо черной с красными отворотами драповой флотской шинели грубошерстную русскую солдатскую на крючках. А красным в люботу было напялить на свои солдатские плечи старорежимную серую офицерскую. И офицерские шинели имели широкое хождение… Мода.

…Кравчук слушал Андреева, одновременно делая сразу два разных движения: правой рукой пытался вертеть волчком крышечку от чернильницы, а левой старался установить на торец толстый столярный карандаш.

Даже в чужом кабинете он, если просто не разгуливал по комнате, зачем-то прощупывая стены, то всенепременно должен был проверить шпингалеты на окнах, попробовать прочность стульев и табуреток, прокрутить телефонную ручку: сперва направо, потом – налево…

Андреев, недавний особист, жестикулируя, рассказывал что-то, непрерывно улыбаясь, но сослуживцы знали, что причиной его веселости был удар шашки: в восемнадцатом сбитый с седла дутовский казак, уже потеряв стремя, успел-таки концом клинка расширить матросский рот. Разрубы срослись плохо, и особист Андреев до конца дней своих обрел веселую внешность.

Ввели Афоньку. Он исподлобья оглядел комнату, отвернул глаза от матроса и, увидав бороду Кравчука, сразу пришел в хорошее настроение. Расплылся в улыбке.

– Здрассте, товарищ начальник Модест Петрович! Как здоровьице?

Но начальник угрозыска не выказал особого восторга от встречи.

– Вот уж не думал, что ты такой сволочью окажешься, Афанасий Иванович… – сокрушенно вздохнул Кравчук. – Был вор как вор… Я бы сказал, нормальный вор. И скатился до такой подлости – в банду полез… У контры стал полицейским…

– Улестили, Модест Петрович, – помрачнел Афонька. – Как есть улестили… Васька Жданов. Опять же шибко неохота мне было стражаться с Красной Армией, как они меня набилизовали и – в окопы… А мне эти окопы вовсе без надобности…

– Садись! – прервал его Андреев. – Рассказывай! – Кто главарь восстания? Кто члены штаба? Кто коммунистов убивал? Фамилии убийц и подстрекателей? Ясно?

Афонька кивнул, подумав: «Ну, «веселый», язви его! От такого веселья как бы не плакать… Какой-то каменной штукой в руках вертит… Того и гляди – в лоб благословит… Чище нагана будет: враз копыта раскинешь…» Но тут же пришел на память Борис Аркадьевич, совсем не похожий на этого дикошарого…