Леонид Сапожников - Цепь

В комнату входит Рустамов.

— На сегодня все? — Глаза-щелки, улыбка, застрявшая в губах.

Все понятно: где-то уже стынет плов, который на должен остывать. И к нему, разумеется, знаменитое узбекское вино.

— Арафат Рашидович, — я протягиваю письмо Султанова, — ваш “крестник”?

Он мельком смотрит на письмо и, усмехаясь, кивает головой.

— Пришлось с ним помучиться. Не возьми его тогда.

— Он где сейчас?

— Освободился. Досрочно. Хорошо работал, дисциплина в порядке. Он ко мне заходил. Мать у него умерла. Не выдержала позора. Жена простила. Теперь с ним все хорошо.

— Что он сейчас делает? Чем занимается? — спрашиваю я.

— Работает на машиностроительном заводе. Сначала не брали, пришлось обращаться к помощи райкома партии. А вы что, хотите с Султановым встретиться?

— Да.

— У меня есть его телефон.

— Он пишет о каком-то Тургае. Это…

— Бандит! — сурово перебивает Рустамов. — Бас­мач… Ему уже лет семьдесят. В двадцатых годах был в банде Юсуф-Бека. Его судили, приговорили к расстрелу, потом заменили высшую меру тюрьмой. Накануне войны вышел, поселился в Бухаре. Во время войны куда-то исчез. Ходили слухи, что он служил у немцев, но проверка ничего не дала. Он действительно находился на оккупированной территории, на Украине, однако не нашлось ни одного свидетеля, который показал бы против него. В сорок восьмом Тургай появился в Дарьинске, устроился работать ночным сторожем на складе. Есть предположение, что он в свое время был связан с наркотиком, но поймать его с поличным так и не удалось. Султанов на суде показал на него, но этого оказалось мало, чтобы убедить суд. Старик твердил, что Султанов его с кем-то путает и, мол, он старый, больной человек, у которого давно сведены все счеты с прошлым. Ну вот, учитывая его возраст, а также отсутствие прямых улик, отпустили его с миром.

— А Султанов давно освободился?

— Четыре месяца назад. Э-э, соловья баснями не кормят! Собирайтесь, Виктор-джан! Рабочий день тоже имеет свой конец. Сейчас заедем в гостиницу, все оформим, а потом махнем ко мне.

В этот момент нетерпеливо начал звонить междугородный…

— Алло, — недовольно сказал Рустамов, — да, я… Кто? А-а! Кирилл Борисович, вот не ожидал… У меня… Что? Когда? Ясно… ясно… Хорошо, конечно, передам и поможем… Все сделаем…

Я вопросительно смотрел на Рустамова.

— Сдается мне, — хмуро проронил он, кладя трубку;- не удастся нам сегодня плов кушать.

— Что случилось, Арафат Рашидович?

— Ваш Ковальчук бежал из-под стражи. Есть предположение, что он может появиться в Дарьинске. Завтра прилетит ставший лейтенант Бизин. Хотел вас, Виктор Николаевич, в одноместном номере поселить, придется в двухместном. Не обидитесь?

— Бизин — мой друг, — улыбнулся я.

— А-а, тем лучше… Что ж, теперь вы главные, его в лицо знаете. Значит, так… Сейчас собираем “оперативку”.

События приняли неожиданный оборот. Совещание у Рустамова было коротким. Я сделал подробное описание внешности Ковальчука, это было необходимо для словесного портрета. Каждый из присутствующих получил задание.

…С семи вечера были блокированы вокзал, аэропорт, автостанция. Постам ГАИ передали приказ проверять все машины при въезде в город. Ночь прошла беспокойно для нас, но ничего не дала: Ковальчук в Дарьинске не появился.

Утром прилетел Вениамин и привез фотографии преступника. Он рассказал, как бежал Ковальчук. Преступник заявил, что по-прежнему не считает себя виновным и поэтому просит доставить его в прокуратуру. Ковальчука сопровождали два наших сотрудника. Перед ними шли грузный мужчина и женщина. Ковальчук неожиданно ударом кулака сбил с ног одного из конвоиров, нырнул под мужчину, тот упал, началась паника, и, воспользовавшись ею, Ковальчук сумел скрыться. Сразу же были взяты под наблюдение все места, где он мог появиться, но Ковальчук словно сквозь землю провалился. Абугазин придерживался мнения, что Ковальчук попытается добраться до Дарьинска. И поэтому Полковник послал мне в помощь Веню.

Фотографии Ковальчука, привезенные им, немедленно были размножены и розданы работникам милиции.

Теперь розыск “Махмуда” приобретал особое значение: Ковальчук мог направиться именно к нему.

Так и не поговорив с Веней, который сейчас работал с сотрудниками Рустамова, я отправился к Абдурахману Султанову домой. На эту встречу я возлагал большие надежды.

Абдурахман Султанов оказался сухопарым молодым человеком лет двадцати пяти. Высокий лоб, под которым глубоко спрятались печальные темные глаза; у рта залегла жесткая складка, кажущаяся незаживающей раной. Но когда он улыбнулся, лицо его преобразилось и стало почти юным. А улыбнулся Абдурахман потому, что я сделал “козу” его пятилетнему сынишке, который тут же залился счастливым смехом.