Рут Ренделл - Заклание волков

- Я был утомлен и тотчас уснул опять.

- Да, кажется, вы сказали, что ездили в Лондон.

Кофе оказался на удивление вкусным. Бэрден попытался забыть о том, что чашка богато инкрустирована грязью, и наслаждался напитком. Похоже, кто-то совал в сахарницу мокрые ложки, а однажды туда, судя по всему, погрузили вымазанный повидлом нож.

- Я ушел из дому в три часа, - продолжал Марголис с рассеянно-мечтательной миной. - Энн ещё была здесь. Она сказала, что её не будет дома, когда я вернусь, и велела захватить ключ.

- И вы захватили?

- Разумеется, захватил! - воскликнул живописец, внезапно впадая в раздражение. - Я же не слабоумный. - Он единым духом проглотил свой кофе, и его бледные щеки чуть порозовели. - Я оставил машину на вокзале в Кингзмаркхеме и отправился обсуждать свое будущее представление.

- Представление? - растерянно переспросил Бэрден. В его сознании это слово было прочно увязано с пляшущими девицами и клоунами в вечерних костюмах.

- Ну, выставку, - раздраженно втолковал ему Марголис. - Показ моих работ. Господи, какие же вы все тут обыватели. Мне это стало ясно ещё вчера, когда никто из вас, похоже, не узнал меня, - он бросил на Бэрдена взгляд, исполненный черного подозрения, словно сомневался в профессиональной пригодности инспектора. - Как уже говорилось, я отправился на встречу с устроителем. Он - директор Мориссотской галереи на Найтсбридж. После переговоров этот человек неожиданно пригласил меня пообедать. Но все эти переезды вконец измотали меня. Директор галереи оказался страшным занудой, и я совсем измучился, внимая его разглагольствованиям. Вот почему я не встал, когда увидел фары машины Энн.

- А вчера утром вы нашли её "альпин" на дорожке?

- Грязный, мокрый, с возмутительной наклейкой на лобовом стекле. Кто-то прилепил туда полосу "Нью-стейтсмен", - Марголис вздохнул. - Весь сад был усеян газетами. Вы могли бы прислать кого-нибудь, чтобы убрали? Или попросить городской совет? Наверное, нет?

- Нет, - твердо ответил Бэрден. - А в среду вы выходили из дома?

- Я работал, - отвечал Марголис. - Да и сплю я довольно много. - Он помолчал и рассеянно добавил: - Когда придется, понимаете? - Внезапно его голос зазвучал истошно, и Бэрдену подумалось, что гений малость не в своем уме. - Но я же без неё пропаду! Прежде она никогда не бросала меня вот так, ни слова не сказав! - Он вскочил, опрокинув стоявшую на полу бутылку с молоком. Горлышко откололось, и на бурый ковер хлынул поток скисшей белой дряни. - О, боже. Если вы не хотите ещё кофе, пойдемте в студию. У меня нет фотографии сестры, но я могу показать вам её портрет, коли вы думаете, что от этого будет прок.

В студии было общим счетом штук двадцать полотен, причем одно из них занимало целую стену. Прежде Бэрдену лишь раз в жизни доводилось видеть картину ещё более исполинских размеров. То был "Ночной дозор" кисти Рембрандта. Инспектор весьма неохотно окинул это творение взором во время своего однодневного наезда в Амстердам. На полотне Марголиса были изображены какие-то неистово пляшущие фигуры, которые казались объемными благодаря примененной творцом технике. Помимо масляных красок, автор налепил на холст вату, металлические стружки и перекрученные полоски газетной бумаги. Бэрден поразмыслил и решил, что, пожалуй, "Ночной дозор" ему больше по нраву. Если портрет Аниты был выполнен в том же стиле, что и эта полумазня-полулепнина, едва ли он поможет опознать девушку. Она наверняка окажется одноглазой, с зелеными губами и металлической мочалкой в ухе.

Бэрден уселся в кресло-качалку, предварительно убрав оттуда потускневший серебряный поднос, измятый тюбик из-под краски и какой-то деревянный духовой инструмент предположительно средиземноморского происхождения. На всех горизонтальных поверхностях, включая пол, грудами лежали газеты, одежда, грязные чашки и блюдца, бутылки из-под пива. Возле телефона стояла стеклянная ваза с увядшими нарциссами и позеленевшей водой. Один цветок со сломанным стеблем нежно склонил высохшую головку на толстый ломоть заплесневевшего сыра.

Наконец Марголис вернулся с портретом, который приятно поразил инспектора. Он был выполнен в традиционной технике в стиле старых мастеров (хотя Бэрден этого не знал). На холсте был запечатлен бюст девушки. Глаза её очень напоминали глаза брата - синие, с малахитовым оттенком, а волосы, такие же черные, как у Руперта, двумя широкими полумесяцами обрамляли щеки. Лицо было острое, ястребиное, но, тем не менее, прекрасное, рот изящный и при этом - пухлый, нос с едва заметной, почти призрачной горбинкой. Марголис то ли уловил, то ли придал образу сестры некую задиристую одухотворенность. И, если бы она, как считал Бэрден, не умерла молодой, то в один прекрасный день могла бы превратиться в грозную и неимоверно противную старуху.