Светлана Алешина - Сезон охоты

Переливчато запиликал телефон, и Маринка сняла трубку.

— Егоров, — шепнула она мне, зажав микрофон ладонью, — будешь говорить?

— Давай, — я поставила кофе на стол и взяла трубку. — Привет, Павел Анатольевич. Что скажешь?

— Скажу, скажу, — торопливо произнес Егоров, — только не по телефону. Есть чудненькая сенсация.

— Ну так и печатай ее сам, — без энтузиазма произнесла я. — В чем же дело?

— Ну ты за кого меня держишь, Бойкова, — обиделся Егоров, — не помнишь, где я работаю?

— Материал против местных властей? — предположила я.

— Я этого не говорил, Бойкова, но ты не пожалеешь.

— Ты откуда звонишь, Паша?

— Из автомата, — таинственно произнес Егоров.

— Ладно, — согласилась я, — давай твою сенсацию, только ты знаешь, я слухами не занимаюсь.

— Какие слухи, девушка? Есть человек, у которого имеются все необходимые бумаги. Ну, так я подъеду?

— Давай, — согласилась я, — только через часок, не раньше. Я должна немного прийти в себя.

— Что-нибудь случилось?

— Вчера ночью в своей квартире убили Мишу Коромыслова, я сегодня полдня объяснялась с ментами.

— Мишку? — обалдел Егоров. — Я его два дня назад видел. Об этом уже кто-нибудь писал?

— Сомневаюсь, я только что была у него на квартире.

— Тогда вот что, — собранно сказал Павел, — я пообедаю и подтянусь к тебе. Ты никуда не слиняешь?

— Жду!

Я не стану утомлять вас рассказом о моем коллеге Егорове Паше. Скажу лишь, что человек он в принципе неплохой (как принято говорить о людях, способных поддержать общее веселье, кстати улыбнуться или пожать кому-нибудь руку), в своем деле собаку съел, но вот что касается нравственных ориентиров… Жизнь, что ли, так его заела, то есть семейные заботы? Но ведь в конце концов решает-то сам человек, поддаться ему на искушения судьбы и своего профессионального положения, уступить ли воле обстоятельств или следовать своим маршрутом.

Если о том, продался ли Коромыслов, я определенно ничего сказать не могу, то уж о беспринципности и жадности Егорова знаю не понаслышке. В Егорове много фальшивого и показного, тем не менее он умеет ладить с людьми. Но это завидное качество, эта дьявольская коммуникабельность поставлены на службу сугубо прагматическим интересам. А может, именно стремление из всего извлекать выгоду как раз и заставляло Пашу проявлять чудеса сговорчивости и общительности? Что считать причиной, а что следствием? Или, как Ницше, плюнуть на причинно-следственный ряд и увидеть эти два свойства тесно переплетающимися, дополняющими друг друга и дающими друг другу импульс к существованию?

Эта извечная «задняя» мысль, приобретшая в светлой Пашиной голове статус особой извилины, и была причиной того, что при общении с ним возникала часто та досадная неловкость, то стыдливое замешательство, какое обычно испытывают искренние и открытые люди, когда видят на лице завзятого лицемера и честолюбца широкую улыбку и чувствуют на своем плече его благожелательно похлопывающую руку.

Выгода и польза настолько проели Пашины мозги, что его нельзя даже назвать коварным или вероломным, хотя, думаю, в иных, наиболее ответственных или критических случаях он мог бы позволить себе какое-нибудь невинное предательство. Вот опять этот эпитет «невинное»! А иначе не скажешь. Пашины интересы, очень земные и очень понятные испорченному противоречиями социалистического режима обывателю, выглядят такими естественными и по-детски эгоистичными, что язык не поворачивается назвать Пашу гадом и сволочью.

Я уже предвкушала дежурную Пашину улыбку, его снисходительный тон, задиристый блеск в глазах. Вот сейчас он войдет в кабинет со словами «всем привет!», повесит на вешалку свою короткую дубленку и, пригладив не по годам редеющие пряди пепельно-русых волос, усядется в кресло, забросив ногу на ногу, и состроит лукавую мину.

Но прошло достаточно времени, а Егоров не появлялся. Я набрала номер «Журналиста» и услышала: «Егоров полтора часа как вышел».

Где его черти носят? Или заглотил какую-нибудь новую наживку? Скандальчик или памфлетик с умеренной критикой властей и надеждой на устранение недостатков в местном капиталистическом строительстве? Ждать мне надоело, я поплелась к Кряжимскому. Обсудила с ним события текущего дня, поговорила о Коромыслове, его невеселой кончине и о том, что Егоров все-таки отъявленная скотина, раз заставляет меня столько ждать. Мы обменялись замечаниями по поводу очередного номера «Свидетеля», подосадовали на отсутствие острого материала и, выпив по чашке кофе, занялись каждый своим делом.