Аркадий Адамов - Стая

— Это просто становится интересно. Какой-то трансформатор попался. Артист.

Федченко снисходительно покачал головой.

— Тут, милый человек, ничего интересного нет. Ошибаться все могут. А ребята эти... Ну, повздорили, дал один другому по роже. До группы еще далеко.

— Вы думаете, далеко? И что же вы предлагаете?

— Давай-кэ я этого Тольку к себе вызову. Нажму, как полагается. И все-то он мне расскажет.

— Сомнительно. На этот счет у меня другая мысль есть.

— Как знаешь,— буркнул Федченко и насмешливо прибавил: — Ты же философский университет кончал. Тебе в нашем деле виднее.

— Зачем тебе туда ездить? — быстро и строго спросил Бескудин.— Зачем? Тебе не старые, тебе новые его связи надо изучать, новые.

Виктор стоял на своем.

— Без старых не поймешь и новых, Федор Михайлович.

— Опять философствовать? — Бескудин подозрительно посмотрел на своего молодого сотрудника.— Опять?

Внешне совсем неприметный паренек этот Панов. Среднего роста, худощавый, на узком лице светятся, просто освещают его большие серые глаза, то лукавые, бойкие, то задумчивые, глубокие. Светлые, золотистые волосы падают косым треугольником на лоб. Да, если приглядеться, то Панов этот только с первого взгляда неприметный. И мысли у него часто интересные бывают, неожиданные для Бескудина. Но философствований его он в рабочее время побаивается.

— Я и не философствую,— покрутил головой Виктор.— Мы говорим — преступность. Пытаемся разобраться в причинах. Особенно у молодежи. Говорим, допустим, семья. Неблагополучная, конечно. Или, там, пьянство. Или отсутствие здоровых интересов. Причины этой преступности?

— Ну, причины. Хотя и не все перечислил. Не все.

— Ладно. Но вот пьянство, допустим. Ведь оно, я вам скажу, и причина и следствие.

— Чего следствие?

— Вот именно! Чего следствие — пьянство?

— Слушай,— не выдержал Бескудин.— Я тебе серьезно говорю: ты хоть в рабочее время не философствуй. Понял? Не философствуй. Дел тут и так невпроворот, а ты...

— Да не философствую я, Федор Михайлович! Я же докопаться хочу. Вот хоть в случае с этим Карцевым. Мало узнать его теперешние связи. Надо еще выяснить, как они возникли. Вот почему меня эта институтская история интересует. Тем более девушка там замешана. Что за девушка?

— Узнаешь эту историю, а потом дальше копаться начнешь,— усмехнулся Бескудин.— А что еще до нее было? Знаю я тебя.

И сразу пожалел о своей шутке, потому что Виктор вздохнул и ответил совершенно серьезно:

— Надо бы. Ведь еще Макаренко писал: человек вое-питывается до пяти лет, потом он уже перевоспитывается.

— Знаешь что? Если мы так работать будем, нас из милиции в Академию наук передать надо будет. Ну да ладно. В институт, так и быть, поезжай. Но дальше не зарывайся. Все-таки конкретное дело у нас с тобой. Конкретное, говорю.

— Слушаюсь,— сразу повеселев, откликнулся Виктор.— Ясное дело, кое-что и ученым оставить надо. А то они в этих вопросах плавают еще больше, чем мы.

Бескудин в ответ добродушно и не без облегчения проворчал:

— Ну, ну. Ты, однако, не заносись. И ступай, ступай, ради бога.

Нет, все-таки интересный парень этот Панов. Уж сколько раз ловил себя Бескудин на том, что не может не ввязаться в спор с ним, в дискуссию, что ли. Но времени все нет. Нет его, времени, хоть тресни! А надо бы собраться, потолковать. Ведь самое что ни на есть главное— докапываться до причин тех явлений, с которыми им, работникам милиции, приходится сталкиваться, особенно еслй — вот как их отдел — с молодежью работаешь, с подростками.

Вздохнув, Бескудин задумчиво откинулся на спинку кресла.

Но тут резко, казалось, даже резче, чем обычно, зазвонил телефон. И пошли дела...

Виктор приехал в институт, когда там шли лекции. В громадном пустом вестибюле стены были увешаны афишами, объявлениями, расписаниями, графиками. Вахтер с любопытством заглянул в необычное удостоверение и почтительно осведомился:

— Может, вызвать вам кого?

— Ничего, папаша. Я и сам разберусь.

Но разобраться было не так-то просто. Почти полгода уже, как не учился в институте Толя Карцев. Что произошло в ту злополучную ночь в общежитии, Виктор так и не понял из сбивчивого рассказа Марины Васильевны. Он даже не знал точно, где, на каком факультете и в какой группе учился Карцев. Вот с этого, видимо, и следовало начать.

В отделе кадров пожилая женщина в очках на вопрос Виктора брезгливо поморщилась и сказала: