Олег Путилин - Алкаш в газете

— Ну что, взяли его? — спросил Борисов.

— Взяли, — ответил я.

Следующие несколько дней были ничем не примечательны. В день ареста Кострюкова вечером я имел беседу с Гармошкиным. Тот как-то вяло и бесстрастно похвалил меня за проделанную работу и попросил подождать с оплатой несколько дней, за которые он обещал собрать необходимую сумму. Он даже попросил меня остаться в газете в качестве колумниста, и я сразу же согласился.

Причину столь вялого настроения Гармошкина я понял, когда услышал, как он говорил по телефону… Раздался телефонный звонок. Он поднял трубку и сказал:

— Да… Да, Иван Валентинович… Хорошо… Но я… Нет… Хорошо, Иван Валентинович, я все сделаю, как вы сказали. Хотя я не считаю… Ну хорошо, мы договорились. Завтра я перезвоню.

Главный редактор положил трубку и несколько секунд почти с ненавистью смотрел на аппарат. Потом тяжело вздохнул и перевел взгляд на меня:

— Через неделю я с вами рассчитаюсь…

…Дынин несколько раз сообщал мне, как проходят допросы Кострюкова. Тот категорически отрицал всякую причастность к убийству Бомберга, не скрывая, что неприязнь у него к убитому существовала и порой между ними случались острые разговоры.

Однако следствию все же удалось добиться кое-каких подвижек. Под давлением улик и обстоятельств Кострюков сознался, что он участвовал в незаконных финансовых операциях, связанных с оплатой рекламных полос и печатанием заказных статей. Все эти три дня мое настроение было хуже некуда. Я, хотя и выглядел спокойным, не находил себе места. Впервые за мою вполне удачную карьеру частного детектива я был на грани провала. Я знал, что истинным виновником убийства Бомберга являлся не Кострюков, однако не имел ни малейшей зацепки для доказательства этого.

На второй день после ареста Кострюкова я через Дынина всячески пытался встретиться с арестованным. Однако, в отличие от прошлых дел, Дынин не смог мне помочь. Никакие его связи не помогали. Похоже, дело находилось под серьезным контролем сверху, что, в общем, неожиданностью для меня не стало.

Однако я не терял надежды. Вот и сегодня отправился к Дынину в городское управление внутренних дел с целью узнать последние результаты моих просьб о свидании с Кострюковым и в случае неудачи еще раз стимулировать активность Дынина в этом направлении.

Капитан милиции сидел в своем кабинете и читал сводки о происшествиях за последние дни.

— Ну? — с порога спросил я.

— Вовк!.. Ну… Я же сказал… Ничем не могу помочь… Не получается… Дело на крючке у верхов, — Дынин метнул взгляд в потолок. — Тут такие бугры контролируют, что не подступишься. А этот… Зах. евич еще той сукой оказался. Перестр-раховщик! Я к нему три раза ходил. А он мне все талдычит своим гнусавым голосом: «Не могу нарушить инструкцию!» Да и, честно говоря, не до этого… Чего ты никак не успокоишься?.. Тут в городе, понимаешь, черт-те что творится! За вчерашние сутки две перестрелки и взрыв.

— Кого на сей раз взорвали? — спросил я. — Надеюсь, без журналистов обошлось?

— Нет, какой-то хер с горы, — ответил Дынин. — Сам себя подорвал. Оказался непредусмотрительным. Нес кому-то бомбу, а пульт управления положил в дождевик и сам же на него сел. Бомба-то и сработала…

— Насмерть?

— Нет. Ноги оторвало, желудок перепахало.

— Если выживет, будет осмотрительным, — цинично заметил я.

Неожиданно я вспомнил про одного своего недавнего предусмотрительного знакомого, иметь с которым дело мне не хотелось ни при каких обстоятельствах.

— А кто это?

— Кто? — удивленно посмотрел на меня Дынин.

— Ну, этот бомбист, который подорвался…

— Некто Ливанов, — заглянул Дынин в бумаги, — Валерий Константинович. Сорок лет от роду. Не женат, детей не имеет, бывший военнослужащий. Десять лет, как уволился из армии. Тут вот даже фотографии есть с места событий. Хочешь посмотреть? У вас, у медиков, нервы крепкие… Беременным лучше не смотреть.

Дынин бросил передо мной на стол пачку фотографий. Фотографии действительно были ужасающими. На расстеленном брезенте лежал обрубок мужчины с сильнейшими ранами в правой части живота. Однако, едва взглянув на лицо мужчины, я испытал нечто вроде шока. Я узнал этого человека почти сразу.

Видимо, я слишком долго рассматривал фотографии, так как Дынин меня окликнул.

— Вовк, тебе что, плохо, что ли? А то я смотрю, ты зенками-то впился в фотографию.

— Дынин, это он, — сказал я.

— Кто?