Гелий Рябов - Мертвые мухи зла

Она плавно двинулась в центр площадки, здесь уже кружили и выписывали кренделя несколько странных пар. Все же для такой музыки требовались костюмы, фраки разные, а здесь - кто в чем... Гимнастерки, заводские рубашки, и только две-три пары - в цивильном и весьма приличном.

- Комиссар Диковский, бывший офицер, - подсказала, перехватив взгляд, - он лучше всех, а? А вот и Голощекин. Грузноват, к тому же еврею лучше в торговом деле, а?

- Все народы равны и едины, - отбрил наглую. Тоже мне... Туда же. А может... проверяет?

Войков гоголем приблизился к супруге, обнял и, словно в немой фильме, пошел, пошел...

- Она тоже... еврейка, значит? - спросил и покраснел.

- Тоже. Но - привлекательная. Не наступай мне на ноги...

...Позвали к столу, он был роскошным - икра, балык, осетрина и жареные бараньи ноги, маринады всякие; загудел разговор, кто-то незнакомый провозгласил тост за товарища Ленина и погибель всех врагов советвласти. Внезапно зачарованный Ильюхин ощутил легкое прикосновение. То был Баскаков - скромный, штатский, вроде совслужащего.

- Выйди во-он в ту дверь.

Татьяна хохотала, ей рассказывал похабный анекдот сосед справа, она даже икала от восторга; Ильюхин поднялся и ушел незамеченным.

Они уже ждали; на подоконнике вполне по-пролетарски примостился Острожский. Баскаков щелкнул портсигаром - простым, металлическим.

- Угощайся... - И дождавшись, пока Ильюхин прикурил от вежливо поднесенной спички, сказал негромко: - У Яковлева-Мячина все сорвалось. Везет их всех сюда. Там, видишь ли, пристал к нему сумасшедший матрос Хохряков и слинять не позволил. Что это означает для нас?

- Что? - произнес невольно и, поджав губы, развел руками: мол, извините, перебил.

- Означает вот что: сейчас начнут подбирать место для их содержания, понял? Ты обязан сделать так, чтобы при всей видимости возможного побега лазейка нашлась. Такой, значит, требуется загадочный дом...

- Мне известно о том, - вмешался Острожский, - что присутствие в городе академии Генерального штаба используют, чтобы создать как бы офицерский заговор для спасения. Нам это на руку. Они станут играться, а мы будем действовать. Возвращайся за стол, матрос, а то твоя румяная скоро отдастся тому, что справа...

Осетрина не лезла в рот, красное вино с печатями царских погребов (Романовых еще и в помине нет, а нате вам...) дважды пролилось из дрожащих рук. Славная работка... Мы пока только воздух портим, а эти уже все знают... И вдруг ошеломительная мыслишка проскользнула, не то молнией, не то гадюкой: Дзержинский... Явно он. Всем командует, все держит под контролем. Если так - легче. Отвечать-то кому? Не нам, не нам...

А Татьяна - она уже набралась под завязку - все поняла по-своему. Прошелестела в ухо: "Нажрался, соколик? А кто будет... прислушиваться? А? Бездельник..." - покачала перед носом пальцем и под звуки какого-то нового быстрого танца тяжело повисла на шее у соседа справа. То был мужчина лет тридцати на вид, с усиками и бородавками на лбу. Перехватив взгляд Ильюхина, проговорил внятно:

- Тебе и мне приказано дом искать. Завтра и приступим...

И засеменил-замельтешил под ритм, едва удерживая готовую завалиться Татьяну.

...После танцев она потащила его по лестнице вверх, Ильюхин сразу догадался - куда и зачем. Справа от входа на чердак была ниша со старым продавленным диваном. "Не разабалакаясь... - ловкие ее пальцы расстегнули пуговицы на брюках, - так даже завлекательнее, а?" - Она подмигнула и смачно причмокнула.

Он подумал было, что ни к чему, даже и желания особого не было, но ее верткий и быстрый язык уже делал свое дело. Все закончилось так быстро, что, когда она с отвращением сплюнула, утерла рот и проговорила презрительно: "Чайник ты мелкий... Раз - и вскипел. Ни ума, ни понятия..." - он в недоумении подумал: "А что было-то?"

Ночью пела мать. Она стояла в изголовье койки и, сложив руки на груди, выводила грудным низким голосом: "У церкви стояла карета..." Лицо у матушки было печальное, в глазах слезы, но показалось Ильюхину, что печаль эта не от пронзительного романса, а от его, Ильюхина, грядущей горестной судьбы. Проснулся от шепота:

- Вставай, Ильюхин. Пора местопребывание Романовым искать.

Открыл глаза, то был бородавчатый, собственной персоной. Спросил, поднимаясь:

- А что, уже едут?

- Везут, везут! - радостно зачастил гость. - Их, вишь ты, Яковлев-Мячин, ставленник этого Свердлова, сберечь пожелал, да ему указали.

- Да ведь Яков - ваш, исконно уральский?

- Это ты говоришь. А мы знаем, что они исконно палестинские. Торопись, чека, а то спросют строго!