Хелен Рейли - Невеста в саване

— Джордан! Что с тобой, что случилось?

Люси Штурм внимательно посмотрела на них. Мужчина действительно выглядел странно, каким-то окаменевшим и в то же время чем-то рассерженным. По его красивому лице блуждала легкая улыбка, которая не относилась ни к чему определенному.

Секретарша бросила на стол карандаш.

— Хватит на сегодня, Джордан, — фыркнула она. — Ты устал. Если мы подготовим материал к печати завтра к вечеру, то вовремя отправим все по телеграфу, и у нас ещё останется время в запасе. А сейчас тебе лучше пойти спать. Ты совершенно измотан.

Джордан Фэрчайлд не пошевелился. Но его улыбка стала глубже. Это была странная противоречивая улыбка, как-то не подходившая к его породистому лицу. Он покрутил в пальцах бокал, посмотрел сквозь него на Норму Дрейк и сказал едва слышно:

— Я не устал, дорогая. Мне просто интересно. — А потом совершенно другим тоном, кипевшим от злобы: — Норма, разве ты не видишь, что происходит. Неужели не видишь? Боже мой! — Он поднял бокал и так резко швырнул его на стол, что тот треснул и жидкость потекла на бумаги. — Норма… Ты выйдешь за меня замуж? — требовательно спросил он.

Она беспомощно и испуганно взглянула на него.

— Джордан, не говори глупостей…

Люси Штурм перестала их слушать — её внимание привлек слабый шум над головой. Кто-то прятался в тени за перилами лестницы.

Люси вздрогнула, — сама она стояла на виду. Поэтому она спустилась на первый этаж, прошла через холл и столовую в большую буфетную, сделала себе несколько бутербродов и вернулась наверх.

По дороге она никого не встретила. В гостиной было темно. Фэрчайлд и секретарша, видимо, пошли спать. В верхнем холле было пусто, все двери закрыты. Свет лампы, стоявшей на столике возле окна, спокойно падал на высокий подсвечник с двенадцатью красными свечами, на свободно спадавший занавес, край картины, на двойной ряд массивных дверей. Все выглядело очень солидно и спокойно.

Люси решительно не понравился неожиданный срыв Джордана Фэрчайлда, а ещё тот факт, что кто-то, очень не хотевший, чтобы его увидели, слышал по крайней мере часть этого разговора.

В своей комнате она включила весь свет, убедилась, что с Титусом все в порядке, слегка приоткрыла свою дверь и приступила к дежурству.

Ничего не произошло. Абсолютно ничего.

Наступил рассвет, вместе с ним пришли чистое небо и свежий ветер. Дом постепенно просыпался. Но Люси не могла забить мрачную и горькую злобу в голосе Фэрчайлда. И затем неожиданное предложение вступить в брак, когда тело девушки, с которой он был помолвлен, ещё не успело остыть в могиле!

В этом была какая-то страстная мольба. Не мольба, вызванная желанием или любовью, а скорее призыв о защите.

Беспокоил Люси и неизвестный, появившийся в верхнем холле и так упорно старавшийся не попасть на глаза.

Титус был умыт, перевязан и удобно устроен; когда миссис Карр принесла поднос с завтраком, Люси оставила её с ним, спустилась в столовую, ища каких-либо признаков облегчения на лицах собравшихся там людей — и ничего не обнаружила.

Когда она вошла, там были Фэрчайлд, мистер и миссис Инглиш и Норма Дрейк. Мисс Карлайл, Найрн Инглиш и мистер Бэрон появились несколько минут спустя. Она получила свою порцию утренний приветствий, все были исключительно любезны.

— Доброе утро, мисс Штурм. Как себя чувствует сегодня утром Титус?

Она сказала, что, похоже, боли несколько ослабли и больной совершенно спокоен. Мисс Карлайл и Инглиши поинтересовались, как себя чувствует Бэрон, и тот заверил, что значительно лучше. Джоан Карлайл спросила Фэрчайлда, как он спал, и тот сказал, что отлично.

Намазывая тосты маслом и прихлебывая кофе, Люси незаметно наблюдала и была удивлена и несколько растеряна. В лице Фэрчайлда не было заметно ни малейших признаков вчерашней злобы. У него был хороший цвет лица, глаза ярко блестели под красиво очерченными черными бровями. И тем не менее секретарша явно нервничала, и мисс Карлайл тоже.

Может быть, художник распространяет вокруг себя какое-то неподдельное напряжение?

Бэрон казался усталым и поглощенным едой и питьем. Найрн Инглиш отвечала, когда её спрашивали, но больше занималась кофе и сигаретами. Под глазами у неё лежали синеватые тени, темный свитер и юбка только оттеняли её бледность. В ней было что-то непреклонное, колючее, словно она только что пережила какую-то битву. Натюрморты с мертвыми рыбами и птицами, украшавшие стены, тяжелая мебель, крупный кактус, поглощавший большую часть света, не способствовали улучшению атмосферы в столовой.