Андрей Константинов - Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната

— Вот за это я его и убил, — ответил Алексей, бешено сверкнув глазами. — Лучше бы я умер тогда, чем такая жизнь, как сейчас. Ты знаешь, сколько мне пришлось перенести, пока эти тут развлекались, сорили бабками, жрали водку и трахались?… Я хотел убежать от себя. Я провел год в клиниках — сменил внешность. На мне нет ничего своего — все, что ты видишь, пересажено с чужих задниц…

«Да он просто спятил, — догадался я. — Он же самый натуральный псих… Сейчас он застрелит меня, а потом продолжит выслеживать профессора и его жену. И уж на этот раз он не станет выдумывать изощренные хитроумные комбинации. Просто подкараулит и прихлопнет обоих».

— Ты болен, Алексей. Тебе надо в больницу.

— Это вы все тут больные, понял? — Ствол пистолета уткнулся мне в живот. — А теперь давай. Поворачивайся и беги. Тебе же прочли сценарий — классный получится кадр. Ну, быстро…

— Олечка, ну где вы набрали таких дилетантов! — это к нам подлетал разъяренный Худокормов. — Вам же все русским языком объяснили: встретились, две-три фразы, повернулся, стрельнул, упал. Все. Неужели так трудно запомнить? Что вы мне тут устраиваете диалог Чацкого с Фамусовым?… И позвольте, — обратился он к Кулыгину, — где вы взяли эту игрушку? Где нормальный револьвер, который вам выдали?

— Пошел на хер отсюда, — коротко бросил Кулыгин и на мгновение повернулся к режиссеру.

Этого самого мгновения мне было достаточно, чтобы рубануть его по руке, в которой он держал ствол. Вторым ударом, в который я вложил всю свою ненависть к маньяку, я отправил его в глубокий нокдаун. Кулыгин медленно завалился на асфальт.

— Объясните мне, что здесь, в конце концов, происходит? — вскипел Худокормов. — Это не съемки, это какой-то цирковой балаган. Черт меня дернул связаться с этой «Пулей», здесь же все сумасшедшие.

«Ну все не все, а один-то точно», — про себя отметил я и попросил подбежавшего к нам Юру Птичкина:

— Вызови, пожалуйста, милицию.

И тут раздался выстрел. «Ствол! Какой же я идиот, я же не подобрал ствол!», — сверкнула в мозгу догадка, и я понял, что сейчас умру.

Однако прошла секунда, другая… Я обернулся и увидел, как вокруг головы Кулыгина расплывается темно-красное, отвратительного вида, пятно.

— Юра, и «скорую», пожалуйста, тоже, — произнес я и устало опустился на холодную землю.

После нескольких часов переговоров, заслушиваний и собеседований моя кандидатура получила благословение высшего руководства Главка.

Я ехал в «Пулю» со смешанным чувством радости и отчаяния. Я все-таки сделал шаг, о котором так долго и тайно мечтал. Но теперь мне предстоит расстаться с людьми, с которыми я без малого четыре года проработал бок о бок и спина к спине. Зураб, Каширин, Безумный Макс, Спозаранник с его штабной культурой, даже Шах, будь он неладен… А еще… Еще я очень боялся разговора с Обнорским. Я не представлял, как смогу сейчас подойти к нему и, глядя в глаза, сказать: «Извини, Андрей, я наконец решился». Я боялся даже не самой этой фразы, а того, что он может вдруг расценить этот мой поступок как предательство. Ну в самом деле, не буду же я, оправдываясь, объяснять, что все эти годы тосковал по ментовке?

Андрей протянул мне руку и по выражению лица я понял, что ему уже все известно.

— Ну что ж, Михалыч, поздравляю. Как говорится, большому кораблю…

— Знаю — большая торпеда, — попытался сострить я. Получилось плоско, отчего на душе стало еще гаже.

— Надеюсь, теперь у Агентства будет прямой устойчивый выход на ИЦ ГУВД и гаишную базу, а также ежеквартальные распечатки с паролями в ЦАБ?

— Насчет этого, Андрей, обещать не могу. Но бессрочная аккредитация в пресс-службе УУР всем репортерам «Пули» будет обеспечена. Это я гарантирую.

— Ну и на том спасибо, — устало сказал Обнорский, достал из стола початую бутылку коньяка и две рюмки. После этого он выглянул за дверь: — Ксюш, если будут спрашивать — сегодня меня уже не будет.

— Андрей, уже два раза звонил Худокормов, он хотел с тобой срочно встретиться, что-то обсудить по поводу сценария, — донеслось в ответ из приемной.

— А ты пошли его, пожалуйста, от моего имени в жопу… Хотя нет, переключи его на меня. Я сделаю это лично.

И тут я расхохотался. Обнорский обернулся и удивленно посмотрел на меня:

— Ты чего, Михалыч?

— Андрей, знаешь, какими словами заканчивается моя последняя новелла?

— Ну?

Я на секунду зажмурился, мысленно представил себе компьютер, на котором вчера вечером допечатал последние строчки своего многострадального творения, и на память процитировал: