Андрей Константинов - Гоблины. Пиррова победа

— Браво! — восторженно прокомментировал увиденное Бугаец и даже шутейно зааплодировал отъезжающим ментам. — Ведь могут, когда захотят!

— Не когда захотят, а когда их простимулируют.

— Так ведь за хорошую работу и заплатить не жалко.

Зеча повернул ключ зажигания, тронулся с места, и «Вольво» мягко подкатил к подъезду.

— Давай мухой! Учти, у вас на всё про всё полчаса, не больше.

Бугай вылез из машины и торопливо скрылся в подъезде. Зеча же, порывшись в бардачке, вытащил диск Dire Straits, сунул его в пасть магнитолы, сделал звук погромче и, откинув голову на спинку сиденья, приготовился ждать…

Для Бориса Сергеевича Афанасьева нынешняя выходная суббота на поверку обернулась полноценным рабочим днем. Более того, на обратном пути из Клишино он умудрился сломаться так, что пришлось наступить на горло уязвленному самолюбию профессионала и запросить из милицейского гаража машину «технички». Неудивительно, что, добравшись в итоге до города лишь в восьмом часу и окончательно освободившись в девятом, после всех этих заморочек у Афанасьева не было ни малейшего желания тащиться еще и в контору. Но, поскольку давеча он необдуманно дал слово Мешку купить букет для Анечки и вручить его «от лица всего коллектива», иных вариантов не оставалось. Как говорится: «Давши слово — крепись! Поезжай и нажрись!» [21] Слегка видоизмененная вторая часть известной поговорки принадлежит перу «гоблинского» поэта Тараса Шевченко. …

…Дверь Борису Сергеевичу открыл «вечный дежурный по аэродрому» Лоскутков. Был он нынче предсказуемо грустный и задумчивый, как это всякий раз случалось, когда Колю не приглашали на взрослую гулянку. И хотя злого умысла со стороны «старших» в том не было, Лоскуткова в такие часы все равно неминуемо начинал терзать комплекс малолетства и профессиональной неполноценности.

— Ух ты! Какие цветы! — с порога оценил Николай придирчиво выбранный Афанасьевым букет. — Анька с ума соскочит от счастья!

— Ну, надеюсь, до этого не дойдет! Она еще здесь? Не уехала?

— Здесь.

— А из наших еще кто в конторе?

— Шевченко, Северова, — взялся перечислять Николай. — Джамалов и Крутов.

— Не понял? А Виталька?

— А вы разве сами не слышите?

Борис Сергеевич навострил ухо:

— Никак гитару притащил?

— Ага.

— Понятно. Судя по тому, как он сейчас лажает, состояние уже близко к классическому.

— Классическое — это как?

— Да так, что, «только взял гитару в руки, сразу видно — баянист», — хмыкнул Афанасьев и направился в комнату отдыха, из которой с каждым его новым шагом все отчетливей доносилось пьяное Виталькино:

…И над степью зловеще ворон пусть не кружит, мы ведь целую вечность собираемся жить. Если снова над миром грянет гром, небо вспыхнет огнем, вы нам только шепните — мы со Жмыхом придем…

— О! Только шепнули, как и помощь подоспела! — радостно завопил Шевченко, первым заметивший входившего в курилку Афанасьева. — Штрафную пилоту «пепелаца»!

Пододвинув хмельного балагура в сторону и не обращая внимания на прочие пьяные выкрики, Борис Сергеевич шагнул к имениннице и протянул ей роскошный букет со словами:

— Мира тебе и дому твоему, милая Анечка! А это, значится, от всех от нас! Чтоб по-прежнему цвела и пахла!

— Какая прелесть! — восхитилась девушка, зарывшись хорошеньким личиком в цветы. — Спасибо огромное!.. Присаживайтесь, Борис Сергеевич. Вы голодный?

— Она еще спрашивает! Да я, как в девять утра позавтракал, так с тех пор во рту…

— Понятно-понятно. Маковой героинки не было, — перебил-затараторил Джамалов. — Где ж тебя всё это время носило, мил-человек? Мы тут, понимаешь, ему названиваем-названиваем, а он всё недоступен и недоступен.

— Да я по заданию Андрея в область мотался: надо было кое-какие документы срочно отвезти, — уклончиво ответил Афанасьев, памятуя о просьбе держать язык за зубами. — Кстати, а сам-то он где? Не проявлялся?

— Минут двадцать назад отзвонился, поздравил и сказал, что приехать не сможет. Какие-то у него там срочные дела, — грустно вздохнула Анечка. — И Ольги Николаевны почему-то нет.

— А ее сегодня быть и не должно, — прокомментировал Борис Сергеевич, напустив на себя полнейшее равнодушие. — Прилепина сейчас в Мурманске, в командировке. И пробудет там еще несколько дней, как минимум.

Зная из классической литературы, что наиболее убедительна та ложь, которая произносится в глаза, Афанасьев отвечал, уставившись на Анечку в упор. Так что он физически не мог видеть с каким настороженным интересом в этот момент за ним наблюдали двое — Женя и Наташа.