Станислав Родионов - Долгое дело

- Ну, уважаемый, с такими вопросами обращайтесь в центральную прессу.

Но он уже не слышал. Подбородок, где, казалось, скопился жир со всего лица, побордовел, как и ее шляпка.

- У меня вместо жизни случились полные нули. В чем я ходил в тридцать-то лет? В ватнике, в кирзовых сапогах шлепал... А он в костюмах полосчатых да плащах импортных. Шуба у него дубленая, а у нее цигейковая - с баранов надрали. Пил-то я что? На поллитру разживешься да на огурец давно просоленный. А они коктейли по субботам тянут... А ел что? Да что достану. Хамсу, к примеру. Эта же свиристелка может вечер пробегать по гастрономам буженины ей подавай. А мою холеру, так называемую жену, за бутылкой пива не выпрешь. Из скотины у меня была одна кошка, да и та сбежала. А у них собака лохматая, красавица, не собака, а прямо кот в сапогах. На чем я езжу? На общественном транспорте. А они "Москвича" купили! За какие такие заслуги?

Его вдруг схватил какой-то ухающий кашель, которым он зашелся надолго, теперь покраснев весь, до самого темени. Вздрагивала скамейка, и ритмично колыхались поля шляпы. Голуби, бежавшие было к ним, ошарашенно бросились в небо...

Отдышавшись, он вытер лицо платком и уже тихо досказал:

- Обидно. Смотрят они на меня, как на чучело. Вроде как уцененный какой. А вчера звонят в дверь. Папаша, мол, у нас остались кое-какие продукты, не хотите ли? Верно, остались. Наберут, а не сожрут. Полторта, сыру с килограмм, салатов да винегретов. И бутылок пять, в каждой винца на донышке. Взял. Не обидно ли, а?

Он потянулся под шляпные поля, стараясь на глаз определить, обидно ли. Но увидел ее ухо и щеку, розовеющие в солнце и свежем воздухе.

А воздух вдруг посинел от прозрачного дыма. Запахло кострами. По краям парка жгли поля сухой травы, и никто не знал, нужны ли эти палы, или мальчишки озоруют, благо стебли вспыхивали от единой спички.

- Обидно, - согласилась Аделаида Сергеевна.

- Пусть им тоже будет обидно, как и мне, - оживился он, нервно застегивая пальто, словно защищаясь от дыма.

- Чего вы хотите?

- Какую-нибудь им пакость.

- Пакости, уважаемый, я не делаю.

- А мне сказали...

- Дураки сказали, - перебила она. - Я занимаюсь эманацией утраченного духа.

- Я, считай, все утратил...

- Так чего вы хотите?

- У меня ихние продукты поперек горла стоят. Пусть и они хоть раз поперхнутся.

- Сто рублей.

- Дорого, - удивился он. - Могу только пятьдесят.

- Такая будет и эманация.

- Какая такая?

- Уцененная.

Он насупленно посмотрел на дубы, на кучу прелых листьев, на сизый воздух. Пятьдесят рублей тоже деньги.

- Я на пенсии.

- В автобусе вам уступят место.

- Ладно, пусть эта... уцененная.

Он полез в нагрудный карман и долго шевелил там пальцами, вслепую отсчитывая сумму. Она взяла ее небрежно, как берут трамвайный билет.

- Почтенный, сообщите мне какую-нибудь подробность из их жизни. Например, какие между ними отношения?

- Вроде бы любовь. Ревнует ее сильно...

- Достаточно. Теперь нужны их имена и адрес. Подождите, я возьму записную книжку. Рой, дай сумочку!

Гора сухих листьев вздрогнула и зашелестела. Из нее медленно вышла огромная белесая овчарка с дамской сумочкой в пасти. Пенсионер вцепился в скамейку и смотрел на собаку, тяжело дыша. Рой тоже дышал тяжело, - жарко.

- Ну? - сказала Аделаида Сергеевна, достав записную книжку.

- А вы ничего такого... В смысле смертельного или подсудного?..

- Я, почтенный, работаю на биотоках.

- Током и убить можно.

Он медленно вздохнул, боясь движением груди привлечь внимание овчарки.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Рядом со мной живет семидесятилетний пенсионер, которого непонятно зачем отправили на пенсию: он бегает, что-то носит, что-то сверлит, кого-то навещает... Ему известно все на свете. Вчера остановил меня и почти час рассказывал, чем он занимался в жизни: от преподавания до водолазных работ, от дрессировки овчарок до ремонта воздушных шаров...

- Скажите, а смысл жизни вы искали? - спросил я, потому что кого и спрашивать, как не семидесятилетних.

- На Марсе?

- Нет, на Земле.

- Смысл жизни... кого?

- Себя, нас, всех...

- А-а, смысл жизни в этом смысле, - усмехнулся он. - Некогда было.

- А вы бы в свободное от работы время.

Максим Николаевич Иванцов, молодой ученый, опять перечеркнул фразу. Их, перечеркнутых, уже набралось полстраницы - великие писатели творили чище. Иванцов начал морщиться, потому что сочинял не научную статью, не доклад и не докторскую диссертацию, а тезисы популярной лекции для клуба здоровья на тему "Берегите нервы!". Видимо, начать стоило с главной мысли, ради чего и затевалась лекция. А там пойдет.