Станислав Родионов - Камень

Кажется, Рябинин утратил не только иронию, но и здоровый юмор - знай себе читает морали. Не за ними же она пришла?

Он вгляделся в ее лицо, потерянное им в споре. Хотя они проговорили часа два, напряжение ее губ не опало, с них так и не схлынуло удивление, словно она все время хотела о чем-то спросить, но давила это желание. Сперва они показались ему грешными. Не грешные, а нервные губы... И взгляд проверяющий, недоверяющий.

Рябинин, давно решивший, что пришла она лишь взглянуть на старого друга матери, опять насторожился. Видимо, он ближе был к разгадке, когда ворожил по руке, когда почти угадал. На допросе эту бы нить он не бросил, разматывая до конца...

- Жанна, что у вас произошло с мужем?

Она глубоко вздохнула, замедляя течение времени, - не хотелось говорить. Или не могла вот так сразу... Но ведь ради этого она тут и сидит теперь Рябинин не сомневался.

- Обычная история.

- Ну, истории бывают всякие.

- Он подлец, - бросила она с каким-то вызовом.

Рябинин сдержанно улыбнулся, и не потому, что ей не поверил...

Он неохотно произносил слово "подлец", подозревая, что таковых не существует. Есть средний человек, в котором чего-то больше, чего-то меньше. И этот сплав являет себя с разных сторон в зависимости от жизненных обстоятельств. Отсюда и сложность личности. В конце концов, нет законченных негодяев, а есть всего лишь обыватели, которые без нужды не сподличают.

На допросах, когда разъяренная жена припечатывала мужа смачным словом или, наоборот, называла ангелом, Рябинин старался расспросить и выудить нечто объективное.

- Уж так и подлец?

- Эгоистичный себялюбец.

Видимо, его лицо отразило далекое недоверие, отчего она заговорила быстро, как спохватилась:

- Он старше меня на шесть лет, до двадцати восьми не женился. Мама не разрешала, а ему было удобно - жил на всем готовеньком...

- А вы как выросли? - попытался он охладить быстроту ее слов.

- Тоже за бабушкой. Но уж если вышла замуж... Он зовет меня так: "Мое любимое существо". И вот его любимое существо приходит с работы. Он целует мне ручку и садится решать шахматные этюды. Он, видите ли, интеллектуал. А его любимое существо моет, варит и гладит. Ручку женщине поцеловать легче, чем вымыть посуду...

Рябинину казалось, что Жанна говорит не о том, поэтому терпеливо ждал, когда ее речь пойдет о главном. Ведь было же оно в их семейной жизни. Но она умолкла, словно исповедь ее кончилась.

- Сколько вы прожили?

- Три года.

- Жанна, но ведь все рассказанное вами - мелочи, ерунда. Вы мало прожили, он еще десять раз переменится.

- Я не сказала вам одну "мелочишку"... Он дома не ночует.

- А где он ночует?

- Где ночует мужчина, если не ночует дома?

- Мало ли где. У приятеля, у родителей, в вытрезвителе...

- Он ночует не у приятеля, не у родителей и не в вытрезвителе, сказала она с облегчившей ее откровенностью.

Рябинин вздохнул, пряча взгляд в топаз, - ему показалось, что ее покатые плечи бессильно дрогнули.

Жизнь, величайшая искусница, сочинила для людей сонмища неповторимых социальных историй. И только перед любовью у нее опускались руки придумывала случаи похожие, как работала на штамповочной машине. Или любовь у всех одинакова? Вот еще одна семья банально распадается...

Рябинину нравились люди, прошедшие жизнь вдвоем до глубокой старости. У него безвольно замирало сердце, когда он видел двух старичков. Прожившие отпущенное им время и все пережившие, аккуратные, чистенькие, вежливо брели они по улице, сосредоточенные на какой-то единой и никому не доступной мысли. Она бессильно опирается на него, на мужчину; он бессильно поддерживает ее, женщину, - и все сами, с достоинством, не прося ни помощи, ни сочувствия. Рябинину тогда хотелось на минуту стать немужчиной и поплакать - по дочке, по жене, по себе, и еще по кому-то и по чему-то, неведомому ему.

- А как вы жили сначала? - попытался он увести ее к лучшим дням.

- Нормально, ответила она без выразительности.

- Вы учились вместе?

- Нет, мы познакомились на пляже.

- Как на пляже?

- В доме отдыха. А что?

- Да ничего.

Не в мытарстве и не в горе; не на работе и не в учебе; не в лесах, полях и горах; не в экспедиции, не в путешествии и даже не в турпоходе - на пляже. Может быть, Рябинин и ошибался, но такие браки он считал заведомо бесплодными, как выращенный цветок под банкой.

- Нам все завидовали, - сказала она голосом, затуманенным воспоминанием.

И губы ослабели, и глаза утратили пугавший его блеск. Рябинин ждал уже не главного, а рассказа о том жарком времени, которое сумело и теперь согреть ее лицо.