Сергей Рокотов - Конец авантюристки

12.

Прошел месяц. На выборах мэра Южносибирска с большим преимуществом победил Юнус Абибуллаевич Рахимбаев, совершенно ошеломленный таким бешеным успехом. Губернатор Лузгин посоветовал новому мэру переехать в роскошный особняк, построенный Верещагиным. Но хитроумный Рахимбаев отказался. Ему не улыбалась мрачная судьба бывшего мэра, застрелившегося на лесной подмосковной опушке недалеко от Каширского шоссе прямо на глазах у собиравшихся арестовывать его милиционеров. Он остался в своей трехкомнатной квартире, используя государственную резиденцию лишь для приемов гостей. А особняк Лузгин презентовал за смехотворную сумму какому-то "новому русскому".

- Ты умный чувак, Юнус Абибуллаевич, - шепнул ему на приеме в честь вступления в должность Иляс. - Жаль только мы не можем посекретничать с тобой на каком-нибудь тюркском наречии... Говорили бы тет-а-тет, а никто бы вокруг ничего не понимал... Я неграмотный человек, а языки знаю, а ты..., вздохнул он и исчез в толпе разряженных веселых гостей.

Солдат Клементьев окончательно поправился и пошел в учебку, где и проучился до самого Нового Года. И как ни отговаривал его Иляс, он настоял на том, чтобы его отправили служить в Чечню. И двадцать восьмого декабря его часть отправилась в район Грозного, где шли ожесточенные бои. На вокзале Гришку Клементьева провожали советник губернатора Лузгина господин Джумабеков и черноглазая Фатима.

- Береги себя, Гришенька, - плакала она. - У меня теперь, кроме тебя, никого нет. Отомсти за моих несчастных родителей, но только возвращайся живым...

- Он глуп, Фатима, - холодно заметил Иляс Джумабеков. - И только этим объясняется его упорное желание ехать в более, чем горячую точку. Ехал бы домой, в Краснодарский край, где его бедная матушка никак не может подобрать себе достойное жилище. Тут нужна мужская рука, а рука его младшего брата ещё слишком слаба. Не жалеет этот солдат никого из своих близких. Но... именно за это я его уважаю. Не уважать же лейтенанта Явных, который успел уже пристроиться на теплое место при новом мэре Рахимбаеве? А он, настоящий мужчина, этот глупый Григорий! - С этими словами он крепко, по-мужски расцеловал глупо улыбающегося Гришку. - Все, - подвел итог он. Ты, Фатима, можешь оставаться здесь, а мне пора на службу. Старина Жерех, то есть, Олег Александрович, - поправился он, обращаясь к стоявшему сзади Жереху в длинной обливной дубленке рыжего цвета и огромной лисьей шапке. Поехали отсюда. Нас ждет губернатор. А вы можете тут ещё поплакаться перед долгим расставанием...

... Незадолго до этого в квартиру Остерманов на Тверской улице позвонил какой-то иностранец. Нина Владимировна Остерман подошла к телефону. Иностранец, говоривший по-русски с сильным акцентом просил разрешения навестить их. Хозяйка пригласила его. Через час в дверях квартиры появился человек лет сорока в модном шерстяном пальто и без головного убора. Он попросил разрешения побеседовать с хозяйкой наедине.

Муж Нины Владимировны Владислав Николаевич Воропаев и двенадцатилетняя Вика сидели у телевизора и смотрели сериал "Зал ожидания". Через некоторое время они услышали из соседней комнаты удивленный возглас Нины Владимировны. Встревоженный муж бросился на этот крик. Открыл дверь.

- Ничего, - шептала Нина Владимировна. - Ничего, Владик, все в порядке, все в порядке. Где Вика? Где она, моя внучка?

Удивленный Воропаев видел, как по щекам жены текут слезы. В руках у неё было письмо, которое она поспешно попыталась спрятать в стол. Иностранец же невозмутимо глядел на взволнованную его сообщением женщину.

На столе Воропаев заметил большой толстый конверт, который Нина Владимировна машинально прикрыла дрожавшей от волнения рукой.

Вбежала и Вика, высокая, худенькая, очень похожая на свою мать...

- Что случилось, бабушка? - вскрикнула она.

- Мама, - шептала Нина Владимировна. - Твоя мама...

- Что мама? - вдруг похолодела девочка.

- Она... Она жива... Твоя мама жива... Она в Германии. Она зовет тебя к себе...

- Лена жива?! - вскрикнул Воропаев.

- Она жива, она все мне подробно описала. Ее родители поплатились за свои злодеяния. А она сходит с ума по Вике, она пыталась покончить с собой, потом она попала в аварию... Она хочет увидеть тебя, Вика... Вот её фотография... - Она протянула внучке фотографию Барбары фон Шварценберг, печально улыбающейся со снимка. На обороте было написано: "Любимой дочке Вике от страдающей по ней мамы". Вика зарыдала и уткнулась в колени бабушке, не зная, как ей реагировать на это сообщение. Имя матери не произносилось в этом доме, впрочем, как и имя отца. На все её вопросы о родителях, дедушка и бабушка отвечали односложно, неохотно и невнятно. Она знала только одно, что они умерли, что она сирота и кроме дедушки и бабушки у неё никого нет. А они очень сдали в последнее время, особенно бабушка, страдающая ишемической болезнью сердца. "Береги себя, Владик", - говорила она мужу. - "Когда я умру, а умру я очень скоро, у Вики, кроме тебя, не останется никого." Воропаев утешал жену, но как врач он знал, что она говорит правду. Воропаев продал свою квартиру на Фрунзенской набережной, но этих денег все равно не хватало для операции жены за рубежом. И вот...