Светлана Алешина - Наследница всех капиталов

Я едва выдавила из себя короткое «да» и тотчас была отпущена.

— Вот и отлично, — порадовался мужчина и сразу же спросил: — А теперь говори, где девочка?

— С одним из моих коллег, — вынуждена была признаться я, между тем торопливо пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. — Только вы ее все равно не найдете, она далеко. Впрочем, я могу вам показать это место, но только после того, как вы скажете, зачем вам нужна девочка и кто вы такие?

— Ты еще смеешь мне указывать! — разозлившись, прошипел бандит. — Я недоступно все объяснил? — Он приготовился снова схватить меня за волосы, но я удачно увернулась и, резко отскочив в сторону, сказала:

— Я не указываю, а интересуюсь.

— Хорошо, я удовлетворю твое любопытство. Тем более что ты все равно унесешь эту информацию с собой на тот свет, — согласился мужчина. — Я тот, кого обделили и обидели. Тот, на кого плюнули и кого променяли на какую-то дрянь. Разве это справедливо? Нет, несправедливо, поэтому я сейчас и стою перед вами.

— Так вы сын Григория Лукьяновича Фомичева, — догадалась я. И тут же укорила себя за то, что вовремя не проверила сыновей второго мужа Виктории Мясниковой, несмотря на то, что такая мысль мне в голову все же приходила. Вина Курдова мне казалась более очевидной, а потому я упустила из виду родственников убитой женщины и вот теперь расплачиваюсь.

— О, а ты сообразительная, — подивился моей быстрой догадке мужчина и добавил: — Да, я его сын, Иван.

— Значит, вы заставили Александра убить свою жену и теперь при его помощи стараетесь добраться до наследства, не привлекая к себе внимания, — продолжила развивать свою мысль я. — Вам хочется вернуть себе все то, что должно было быть, как вы считаете, вашим.

— Вот именно, — усмехнулся в ответ Иван Григорьевич. — Вот именно. Все так и есть. А теперь говори, куда ты дела девочку? Иначе тебе не жить.

— Мне же, кажется, в любом случае не жить, — попыталась пошутить я. — Вы ведь сразу предупредили, что убьете меня. Так зачем же мне вам что-то говорить?

— А затем, красавица, — снова зашипел Фомичев, — что умереть ты можешь быстро, а можешь медленно и мучительно. Какая из смертей тебе нравится больше?

— Вообще-то мне больше нравится жизнь, — едва не теряя сознание от страха, но при этом гордо вскинув голову вверх, произнесла я. И тут мне пришла в голову мысль: «А если попробовать сделать вид, что я потеряла сознание? Меня на какое-то время оставят в покое и перестанут приставать с вопросами. Да, но тогда они наверняка начнут приставать с ними же к Виктору и Маринке. Насчет нашего фотографа я даже не переживала: из него им и слова вытянуть не удастся, но что касается Маринки… Нет, идея с обмороком явно не годится».

Пока я судорожно соображала, как быть, сын Фомичева также призадумался. Затем дал своим ребятам знак, чтобы они схватили меня, и его приказание мгновенно было выполнено. Мне скрутили руки, лишив возможности двигаться.

— Как думаешь, что мы сделаем сейчас с тобой? — ехидно поинтересовался Иван.

Я промолчала, отведя взгляд в сторону и давая понять, что не желаю с ним общаться. Это вывело Фомичева из себя, и он, резко размахнувшись, сильно ударил меня рукой по щеке. Лицо словно огнем опалило, я почувствовала звон в голове, но все же ничего не ответила. И продолжала молчать, хотя у самой от унижения и боли на глазах выступили слезы, и совладать с ними я никак не могла.

— Еще хочешь? — насмешливо поинтересовался Фомичев.

Я вновь не ответила ему. Тогда он нанес мне еще один удар. Но, увидев, что его методы не действуют на меня и я продолжаю молчать, одним движением руки разорвал на мне блузку. Я осталась стоять перед всеми в одном нижнем белье. Мгновенно мои щеки еще больше покраснели, но теперь уже не от ударов, а от стыда. Я не знала, что делать. Мне было ясно, что стоит мне сейчас признаться, где находится девочка, как нас всех убьют, а ее заберут с собой. Я тянула время, надеясь, что Виктору все же удастся вырваться и дать отпор этим негодяям, но не слышала, чтобы он что-то предпринимал. Больше терпеть я уже не могла.

Сгорая от стыда, я осторожно подняла глаза и столкнулась взглядом с Курдовым. Александр в упор смотрел на меня, но не с прежней ненавистью, а совершенно иначе. В его взгляде чувствовалось сочувствие. Тут же вспомнив о том, что Курдов прекрасно знает, где находится его дочь — ведь он слышал, как я говорила Ромке, куда ее следует отвести, — но почему-то молчит, я поняла: он также не желает отдавать девочку этому негодяю. Такой вывод придал мне сил и надежды на то, что у нас все еще может получиться.