Елена Логунова - Бонд, мисс Бонд!

– В кухню, – выбрал Громов. – Заодно кофе выпью, чтобы глаза не слипались.

По тихому и темному ночному дому они перебрались в кухню, не перебросившись по дороге ни словом, следуя один за другим на расстоянии, не допускавшем никаких физических контактов. Несмотря на неуставную форму одежды, встреча предполагалась сугубо деловая, без лирики и интима.

Растрепанная Ольга Павловна в одеяле и босиком шествовала по ковровой дорожке с независимым и гордым видом номинантки на «Оскар». Громов окончательно проснулся и взирал на мелькавшие ниже клетчатого одеяльного края розовые пятки с мрачным раздражением. Он думал, что Оля явилась к нему с повинной, и пытался угадать: на кого же она все-таки работает?

На спецагента ФСБ, МОССАДа, английской разведки Ми-какой-нибудь, вообще любой организации серьезнее детско-юношеской банды «Тимур и его команда» Ольга Павловна решительно не походила.

Сама Оля в это время чувствовала себя Штирлицем и Мегрэ в одном приятном женском лице.

– Присядьте, Андрей Палыч, – предложила она, готовясь продемонстрировать ему свои детективно-шпионские таланты. – Хотите чаю с мятой? Он успокаивает, а мне предстоит вас неприятно удивить.

– Удивляйте, – разрешил Громов и присел на подоконник, всем своим видом показывая, что он способен перенести любой удар.

И Ольга Павловна удивила его, объявив без всяких предисловий:

– Кажется, я поняла, почему убили Марину!

Это было совсем не то, чего ожидал Громов, но он ничего не сказал, только пересел с подоконника на стул.

– «Красная метка», о которой я вам рассказывала, – никакое не проклятье. Это просто бумажки, на которых один трудный мальчик из шестого класса тренировался подделывать подписи учителей.

– А при чем тут убийство Марины?

– Я вам сейчас расскажу.

Оля налила себе чаю, открыла сахарницу. Она не тянула время, ей просто необходимо было чем-то занять руки – это удерживало ее от излишне экспрессивных жестов в духе Люсинды. Оля чувствовала, что бурной жестикуляцией и безумной мимикой Громова не убедить, с ним надо разговаривать очень спокойно.

«Как с буйным сумасшедшим», – подсказал ей внутренний голос, не забывший мгновенного и пугающего превращения культурного миллионера в жестокого деспота.

– Помните, вы рассказывали мне, что Марина была отчаянно влюблена в одного парня?

– В Ивана.

– Она очень хотела выйти за этого Ивана замуж, но он был неподходящей партией. Ваши родители его не приняли бы, а Марине было важно, чтобы они одобрили этот брак, так?

– Конечно, – Громов тоже говорил подчеркнуто безэмоционально, как будто они обсуждали какую-то абстрактную ситуацию. – Папа не стал бы содержать тунеядца, я тоже не поставил бы их на довольствие, и молодым просто не на что было бы жить.

– Поэтому Марина пыталась, что называется, сделать из Ивана человека: устраивала его на престижную работу, знакомила с полезными людьми, тянула в свою компанию, но все было бесполезно, – продолжила Оля.

– Потому что он – тряпка! – Громов уже начал сердиться. – Слюнтяй, лентяй и тряпка! Сам по себе Маринкин Ромео – полный ноль, его невозможно на что-либо умножить. Будь у него крепкий тыл – приличная семья, фамильные капиталы – на то, что сам он ни на что не годен, еще можно было бы посмотреть сквозь пальцы… Но родня у него – такая же серенькая и бедненькая, и этого уже никак не исправить.

– А вот тут вы ошибаетесь! – остановила пылкую речь Громова Оля, посемафорив ему чайной ложечкой. – По крайней мере, Марина думала по-другому. Она нашла способ сделать так, чтобы к родне Ивана у вас и у ваших родителей претензий не было.

– Это каким же образом? – Громов моргнул, с трудом оторвав взгляд от гипнотизировавшей его блестящей ложечки.

– Простым и надежным: выдав родную сестру Ивана за очень богатого и респектабельного человека.

Громов снова моргнул.

– За вас, – пояснила Оля, не дождавшись признаков интеллектуального прояснения во взоре собеседника. – Вы разве не знали, что учительница Наталья, с которой вы встречались до знакомства с Ксюшей, – сестра Ивана?

– Не знал! – Громов потер лоб. – Слушайте, я передумал, дайте и мне чаю… Или лучше коньяку.

– Чаю, – твердым учительским голосом сказала Ольга Павловна и налила Громову почти сплошную заварку.

Он сделал глоток, скривился от вкуса мятной горечи, но не отставил чашку. Было похоже, что сейчас ему все равно, что пить.

– Знаете, а ведь это могло сработать, – помолчав, не без удивления признался Громов. – Марина была умна! Это ей необходимо было одобрение родителей, а против моего выбора они не стали бы возражать. Я же, в свою очередь, поддержал бы брата моей жены.