Анна Малышева - Алтарь Тристана

Архив был организован следующим образом. Случайных клиентов Альбина отмечала в тетрадях с серыми обложками. Если клиент совершал сделки и в дальнейшем, он переводился в тетради красного цвета. Для особо чтимых и постоянных клиентов заводились именные блокноты, отдельно на каждого. Каждая сделка фиксировалась на новой странице.

Поднявшись из-за компьютера, Александра расстегнула замки на чемодане, порылась и извлекла оттуда стопку именных блокнотов. «Начинать, так с них! – сказала себе Александра, пролистывая истрепанные пухлые книжицы. – Хотя тут уже половина – покойники… Но наследники-то у них остались, а уж известно, они все продают куда охотнее, чем сами коллекционеры… За какие же тут годы записи… Начало восьмидесятых, Советский Союз, подумать только! А в девяностых сколько – просто валом повалило! Люди стали бедствовать, терпели удар за ударом, коллекции стали непосильным бременем, опасной в тяжелые времена роскошью… Другие, напротив, не знали, куда девать внезапно появившиеся огромные деньги! Потоки редкостей, прекрасных полотен переходили из рук в руки и исчезали бесследно, за границей или в частных коллекциях. Может быть, навсегда! Да, Альбина создала целую летопись эпохи, своеобразный театр теней, где по силуэтам можно догадаться о происходящем действии, обо всех потрясениях смутного времени…»

Внезапно ее, как незаметно подлетевшая оса, ужалила мысль, случайная, но, как ей тут же показалось, давно зревшая. Александра подняла изумленный взгляд на Цирцею, безмолвную собеседницу и свидетельницу ее ночных бдений. Лежавшая чуть поодаль черная кошка почти сливалась с темнотой, ее ярко-зеленые глаза мерцали, немо сообщая нечто важное.

– А нет ли в архиве Гдынского? – спросила Александра внимательно слушавшую кошку. – Ведь это вполне возможно! Ирина сказала, у него была большая коллекция театральной живописи Серебряного века. И все это якобы продано Ниной! Правда, та утверждает, что речь шла о каких-то мелочах, но ведь Альбина фиксировала и мелочи, если они проходили через ее руки… Да, если только посредником была она…

Далее художница подсчитывала молча. Альбина скончалась два года назад, но сделки проводила до последних дней своей жизни, вплоть до отбытия в больницу, откуда так и не вышла. Кое с чем ей помогала Александра, старавшаяся облегчить больной подруге этот процесс, но о многом художница не знала. Альбина, подобно всем перекупщикам антиквариата, отличалась скрытностью и не вдавалась в откровения даже с самыми близкими людьми.

«Ирина тоже приехала в Москву два года назад и, по словам Нины, сразу начала скандалить по поводу проданных вещей. Значит, продано все было еще при жизни Альбины! Но где же искать? Запись должна быть сделана на Гдынского, ведь продавцом она всегда записывала хозяина. Постоянным клиентом он вряд ли был… К чему Ирине было так возмущаться, если коллекции распродавались и раньше? Если вещи продавались по отдельности, а не сразу, то он, скорее всего, значится в красных тетрадях. Если все продано сразу и это был единичный случай – то в первичных, серых… где он, так или иначе, должен был оказаться – ведь с них начинались все дальнейшие контакты!»

Взглянув на стопки серых тетрадей, громоздившиеся в открытом чемодане, Александра покачала головой. Это была работа, которая могла растянуться на несколько суток. У архива Альбины был существенный недостаток: покойная владелица не вела общего списка людей, с которыми вступала в сделки.

– Как ты считаешь, я найду? – спросила художница Цирцею. Кошка, задремавшая было, тут же широко раскрыла глаза и вновь устремила на хозяйку загадочный искрящийся взгляд. – Что-то в последнее время мне не везет…

Она принялась разбирать тетради, стараясь отыскать те, которые относились к последним трем годам. Каталоги выставок были забыты, почта осталась непросмотренной, письма неотвеченными. Александру мучило любопытство, не мотивированное никакой предполагаемой выгодой. «Уж очень разную информацию они мне предоставили, эти две женщины, – рассуждала она, пролистывая тетрадь за тетрадью. – Одна полностью отрицает то, что говорит другая, и это у них во всем… Одна из них лжет, непременно, не бывает двух равноправных истин. Лжет и преследует своей ложью конкретную цель: старик на ладан дышит и оставит немалое наследство, хотя бы выражающееся в недвижимости! Не говоря уж о том, что, может быть, коллекция превзойдет все ожидания…»