Анна Малышева: Алтарь Тристана

«Неужели все тряпье увезла с собой? – с грустью подумала Александра. – Значит, и в самом деле надолго уехала…»

Она прошла в столовую, где Стас обычно угощал приятелей. С длинного стола сутками не сходило угощение – водка, соленые огурцы, вареная колбаса, нарезанный толстыми ломтями серый хлеб… Марья Семеновна, пекущаяся, помимо всего прочего, о нравственности своего подопечного, считала пьянство в кругу друзей мужского пола небольшим злом и вполне приемлемым заменителем разврата. Она прощала Стасу любую, самую безобразную пьяную выходку, шумную компанию, скандалы и бессонные ночи, когда ей приходилось угощать и разнимать собутыльников, но появление рядом с ним женщины приводило старуху в бешенство. Стас шутил, что лишь из-за своей «музы» остается холостяком, опасаясь за жизнь будущей супруги («ведь чиркнет ножичком по горлу в брачную ночь!»). На самом деле такой цербер его вполне устраивал. Когда роман, скоропалительный и случайный, изживал себя и начинал тяготить свободную натуру скульптора, он словно бы невзначай сталкивал свою возлюбленную с «музой». И ни одна любовница не осмелилась после этого приключения вернуться в мастерскую.

Сейчас столешница была начисто протерта. Посередине, прижатые сахарницей, виднелись несколько купюр, оставленных для Александры. Та взяла их, пересчитала. «Три тысячи рублей. Как всегда, кстати, только за что я их беру? Раз в день, проходя мимо, проверить, заперта ли дверь? Ну не за эту же услугу – дождаться клиентку, отдать ей нишу… Да, ниша!»

Она прошла в соседнюю комнату, где располагалось рабочее место скульптора. Здесь ее тоже встретил необыкновенный порядок. Марья Семеновна перед отъездом навела чистоту в гнезде своего подопечного, обычно не допускавшего ее к уборке этой комнаты. То было единственное место во всем доме, где власть суровой старухи не имела силы. Марья Семеновна смирялась с ограничением, почтительно отступая перед гением своего подопечного, – ибо она искренне считала Стаса гением, который вынужден разменивать свой дар на изготовление бесчисленных памятников и бюстов, чтобы иметь кусок хлеба. Основной статьей расходов скульптора был, конечно, не хлеб насущный, а разнообразные напитки и женщины. Но «муза» поэтизировала образ своего непутевого питомца.

Прибранная комната казалась чуть не в два раза больше прежней. Исчез мусор, копившийся по углам, комья засохшей глины, разорванный мешок с гипсом, из которого сочилась тонкая струйка белой пыли. Широкий топчан, на котором отдыхал от трудов и неумеренного потребления алкоголя скульптор, был аккуратно застелен чистым, полинявшим от многих стирок, голубоватым льняным покрывалом. В комнате стало светлее: с окна была снята занавеска, которую Стас, презиравший буржуазные условности, использовал для вытирания испачканных глиной рук. Модели для заливок аккуратно выстроились рядами на полках стеллажа, сколоченного из необструганных досок. Некоторые были прикрыты тряпицами.

Готовая работа лежала на столе, у окна. Александра увидела ее еще с порога и, приблизившись, с любопытством оглядела.

Увиденное ее несколько удивило. Она давно уже отмечала шаблонность применяемых скульптором приемов. Тот за многие годы так свыкся со штамповкой однотипных сюжетов надгробных плит, для которых ему часто заказывали барельефы, что все его работы носили кладбищенский, похоронный характер.

«На этот раз что-то новое… Подобными евангельскими сюжетами Стас еще не занимался, и ему… удалось!» – вынуждена была признать Александра, заранее настроившаяся на критический лад.

Отлитая из гипса, тщательно отшлифованная ниша предназначалась для того, чтобы крепить ее на стену. На дне можно было установить несколько свечей, или статуэток, или небольшую вазочку с цветами. В глубине ниши, на слегка вогнутой стенке, был выполнен барельеф на библейский сюжет: Иосиф ведет под уздцы ослика, на котором сидит Мария, прижимающая к груди младенца. Барельеф был отполирован до блеска и покрыт сверху бесцветным лаком, отчего выделялся на общем шероховатом фоне и слегка мерцал.

«Если бы в нише стояла свечка, эффект мерцания был бы усилен! – думала Александра, разглядывая работу и все больше удивляясь ее изящной, почти схематичной простоте и тонкости исполнения. – Что ж, его можно поздравить с удачей… Жаль только, барельеф этот исчезнет и никогда не будет выставлен… Скорее всего! Надеюсь, Стас догадался хотя бы сфотографировать его?»