Марина Крамер - Привилегия женщин (сборник)

— Наташа-а-а! Наташенька, деточка моя-а-а! — бился в небольшом дворике голос женщины. — Вставай, солнышко мое-о-о!

Рядом стояла девушка лет двадцати, с такими же светлыми, как у покойницы, волосами и бледным лицом, покрытым едва заметными веснушками. Черный траурный наряд старил ее, заплаканные глаза с тревогой наблюдали за матерью.

— Лёлька, слышь, Лёлька, поднимай мать-то, ехать пора! — прошептала за спиной соседка, и девушка встрепенулась, обняла мать за плечи и забормотала:

— Мама, мамочка, ну, хватит, хватит… Нужно ехать на кладбище, мам…

Женщина подняла на дочь невидящие, опухшие и какие-то словно вылинявшие от слез глаза и прошептала:

— За что? Господи, за что — ее-то?

— Мама, ну мама, хватит уже, — взмолилась Леля, стараясь удержать на ногах обвисающую на ней мать.

— Да будь же проклята та тварь, что родила этого ублюдка! Чтоб ей на том свете…

— Так, все, Лиза, хватит! — решительно проговорила высокая худая дама в затемненных очках и кружевной черной наколке на сахарно-белых волосах. — Вставай, автобус ждет.

Вдвоем с Лелей они кое-как оттащили потерявшую рассудок женщину от гроба, развернув ее так, чтобы она не видела, как опускается крышка и бледное лицо Наташи, обрамленное светлыми кудрями, исчезает под ней. Леля только вздрагивала, ей хотелось зажать уши и не слышать ужасных звуков, отдающихся в голове и в сердце. Звуков, навсегда отрезающих ее от Наташки…

Ранним майским утром небольшой дворик двухэтажного ветхого дома на восемь квартир был разбужен истошным женским воплем:

— Серегу посадили! Серегу Ряшенцева посадили!

Елизавета Ивановна очнулась и вздрогнула. Крик бился в открытое окно квартиры на первом этаже, долбил в виски. Она встала из-за стола, за которым сидела часов с пяти, куря одну сигарету за другой, и отодвинула занавеску, вздувшуюся парусом от прохладного утреннего ветерка. Во дворе уже собиралась толпа — та самая, что всего две недели назад окружала ее саму на похоронах старшей дочери. Посреди стояла растрепанная от быстрого бега невысокая женщина в застиранном сером платье и стоптанных спортивных тапочках. Весь ее вид выдавал любительницу горячительных напитков — и тонкие руки, и исхудалая фигура, и испитое раскрасневшееся лицо, и лихорадочно блестящие глаза. От возбуждения женщина нетерпеливо подпрыгивала на месте и тараторила без умолку. До Елизаветы Ивановны долетело:

— …а мать евонная так орала, так орала! Все ментов за руки хватала — мол, не он, не он! Мол, любил он Наташку, жениться хотел! А участковый говорит — мол, кака така там любовь, когда все на Серегу твоего указывает? Еще и снасильничал ее, паразит!

Елизавета Ивановна почувствовала, как пол уходит из-под ног, а стены кухни вдруг отчаянно завертелись. Она едва успела ухватиться за край стола и опуститься на табуретку, хватая ртом воздух. Сергей… Сергей Ряшенцев, молодой человек Наташи, с которым она встречалась почти два года… Неужели это он сотворил такое с ее девочкой?

— Леля… Леля… — выдохнула Елизавета Ивановна из последних сил, но в дальней комнате этого не услышали.

Только услышав звук падающего тела, девушка прибежала на кухню. Мать лежала на полу у стола.

— Мама, мамочка, что с тобой? — взвизгнула Леля, с размаху приземляясь на колени, но та не отвечала, не шевелилась, вообще не реагировала.

— …и не переживайте, все в порядке будет с вашей матушкой, — но в голосе худощавого старичка-фельдшера Леля не услышала уверенности.

Она взяла безжизненную руку матери, лежавшей на носилках, и прижалась к ней губами. В придачу к Наташкиной смерти еще и обширный инфаркт у матери, и ей, Лельке, теперь только разорваться — сессия в институте, потом сразу летняя практика, нужно уезжать в город — а она не может оставить маму в больнице. В институте, видимо, придется оформить академический, потому что иначе просто не справиться со всем. Да. Нужно сейчас попросить тетю Надю побыть с мамой то время, что понадобится для сдачи экзаменов, — и ехать в город, в общагу…

Машина «Скорой помощи» скрылась за поворотом, а девушка продолжала стоять посреди двора. К ней подскочила та самая выпивоха, что буквально час назад принесла страшное известие, уложившее Елизавету Ивановну в больницу. Ухватив Лелю за руку, Раиса — так ее звали — зашептала торопливо, глотая окончания слов:

— Слышь, Лелька, а ведь это Серега Наталку-то вашу приговорил! Он, вражина бесстыжая!

— Да отвяжись ты! — рявкнула вдруг Лелька, даже не успев толком понять, с чего так разозлилась. — Ходишь тут, сплетни разводишь с самого утра! Что тебе — на бутылку дать?!